Эндшпиль Маккабрея

— Вполне, Робин. Спасибо. — Я не стал интересоваться, откуда он знает, что я был в Америке: он бы не сказал всё равно, да и мне было всё равно. Определённую порцию своего драгоценного времени он отводит на слежение за моими делишками — в надежде, что настанет день, и я дам ему повод. Он такой.

— Робин, у меня правительственное задание, о котором рассказать тебе я никак не могу. Но оно подразумевает, что я должен незаметно проникнуть в Озерный край и несколько дней пожить на природе. А для этого мне кое-что нужно. Спальный мешок, консервы, велосипед, фонарик, батарейки — в таком вот роде.

Я посмотрел, как он пытается убедительно сделать вид, будто чего-то из этих предметов у него нет. Я расстегнул пальто. Полы разошлись: рукоять «смит-и-вессона» торчала из-за пояса моих брюк, как собачья нога.

— Пойдём, — сердечно произнес Робин, — поглядим, чего можно раздобыть.

В конце концов раздобылось всё, хотя мне пришлось ему напоминать, где хранятся некоторые вещи. Кроме того, я взял топографическую карту Озерного края — придать колорита моим выдумкам — и две бутылки виски «Black Label».

— Мне показалось, ты бросил, дружок?

— Строго для дезинфекции ран, — любезно объяснил я.

Ещё я прихватил бутылёк скипидара. Вы, мой проницательный читатель, догадались бы, зачем, но брат мой был озадачен.

— Послушай, — сказал я, когда он провожал меня к дверям. — Прошу тебя, никому — ни единой душе — не говори, что я здесь был или куда я отправился. Хорошо?

— Разумеется, нет, — тепло ответствовал он, глядя мне прямо в глаза, чтобы видно было всю фальшь. Я подождал. — И вот ещё, Чарли…

— Да? — ответил я, не дрогнув лицом.

— Помни, пожалуйста, — здесь у тебя всегда есть дом.

— Спасибо, старик, — отрывисто сказал я.

Как где-то выразился Хемингуэй, даже когда научитесь не отвечать на письма, у родных останется много способов вам угрожать.

Кренясь и покачиваясь под весом моего бойскаутского груза, я повилял на велосипеде к кладбищу, оттуда — по Боттомз-лейн, свернул у Парка налево и обрулил Лейтон-Мосс, пока не прибыл к Подножию Утеса. Мимо фермы я провёл велосипед тихо-тихо, чтобы не поднять собак, и на ощупь стал пробираться по разбитой дороге к вершине.

Утес — это некое известняковое образование в форме утеса; богато минералами и испещрено провалами и расселинами, которые тут называют «щелями». По карте оно занимает квадратную милю (СО 47:49,73), но если пробираться по нему, кажется, что много больше. Здесь двести лет назад таился ужасный Трехпалый Джек — озирал Болота в свою подзорную трубу и выискивал беззащитных путников, чьи кости ныне — в пяти саженях на дне, удобряют собой прожорливые пески залива Моркам. (О Джок, «кровавыми кудрями не тряси!») [222]

Весь Утес испещрён и пронизан всевозможными дырами — Пёсьей дырой, дырой Фей, Барсучьей, каждая со своей долей древних костей и орудий, — а также забытыми шурфами, где в туманном прошлом добывали полезные ископаемые, фундаментами невообразимо древних каменных хижин, а на самом верху — оборонительными постройками не кого-нибудь, а древних бриттов. Превосходное место ломать ноги — даже браконьеры не рискнут сунуться сюда ночью. Перед Утёсом — солонцы и море, за ним — готическая красота Лейтон-Холла. Справа видна заросшая тростниками гавань Лейтон-Мосс, а по левую руку — пустошь Карнфорта.

Давным-давно здесь было здорово добывать медь, я же теперь искал некую копь, где разрабатывали краску. Точнее — красную охру. Добыча охры на Утесе некогда процветала, и брошенные копи до сих пор неопрятно истекают красными слезами — цвета поистине вульгарного швейцарского заката. Чтобы найти тот шурф, который я помнил лучше всего, понадобился час. На десять футов он уходит круто вниз, на вид — очень красный и мокрый, но затем разглаживается, резко сворачивает вправо и становится вполне сухим и просторным. Вход в него ныне закрывает дружественный куст ежевики — сражался я с ним просто дьявольски.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Нашёл я способ, конечно,

Цели добиться успешно:

Сложил и поджёг костры

Вокруг проклятой норы,

Гром на неё низринул,

Подвёл под неё мину

И стал, удовлетворён,

Ждать, что выскочит он.

«Instans Tyrannus»[223]

СЧАСТЬЕ ОНО ГРУШЕВИДНО

«Разыграть грушевидно» — это было любимое выражение Джока; по всей видимости, означало оно искусно обратить ситуацию к собственной выгоде, ухватить благоприятную возможность; Боксировать По-Умному.

Итак, новый, находчивый, грушевидный Маккабрей поднялся в полдень и на сей раз сам себе заварил чашку чаю на походной бутановой горелке. Вполне успешно. Каково, Кит Карсон? [224] Подвинься, Джим Бриджер! [225]