Энджелл, Перл и Маленький Божок

Просидев с час, он совсем промерз, поднялся и по Брук-стрит дошел до Клэриджа, где в парикмахерской постригся и сделал маникюр. Но страдальческое лицо, отражавшееся в зеркале, никак не способствовало поднятию его духа, а нежные пальцы маникюрши, массировавшие и втиравшие крем в его руки, невыносимо напоминали Перл.

Потом он отправился в клуб, до обеда было далеко, и комнаты пустовали. Бар был открыт, и он заказал себе порцию чистого виски, а затем в библиотеке стал читать газеты. Бесконечно долго рассматривал альбом репродукций картин, поступающих на аукцион нью-йоркской фирмы «Парк-Бернет». Смотрел, но ничего не видел.

Время шло, и после трезвого размышления он счел свои прежние заключения ошибочными. Существование первоначального заговора казалось маловероятным. Несмотря на весьма ограниченный личный опыт по части женской анатомии, он знал, что Перл не обманула его, сказав, что он был у нее первым мужчиной. Больше того, он точно знал, что она оставалась «virgo intacta»[20] и после первых трех-четырех его попыток. Они оба были новичками, в равной мере неискушенными в любви.

Возможно, существовал менее широкий заговор, и Годфри согласился на их брак в целях дальнейшей выгоды, но если отбросить в сторону ревность, то эта теория тоже не выдерживала критики. Первоначальное отношение Перл к Годфри говорило о ее явной к нему неприязни. Возможно, напускной, но если между ними существовал сговор, то с какой стати ей было признаваться в их прежнем знакомстве?

Нет, все наводило на мысль о том, что этот низкий и вульгарный обман был недавнего происхождения, и все — или почти все — говорило за то, что виноват был Годфри, а не Перл. Энджелл даже решил, что знает, с каких пор это началось — совсем недавно, с тех пор, как Перл к нему переменилась.

Прозвучал обеденный гонг, и он поспешил в столовую, опередив всех остальных. Не чувствуя себя расположенным к беседе, он попросил отдельный столик и занялся изучением меню. Подошла официантка. Он не удостоил ее взглядом, а продолжал раздраженно созерцать карту. Бульон, палтус «кольбери», свежее яблоко, стакан белого вина. Вот все, что он мог себе позволить.

Но почему? Почему? Какое это теперь имеет значение?

— Есть свежие устрицы, сэр, — с надеждой начала официантка. — И авокадо неплох. И филе. Или, если хотите…

— Устрицы, — сказал Энджелл. — Да, подайте мне устриц. Для начала дюжины две.

— Две дюжины, сэр? Хорошо, сэр.

— А к ним бутылку «Пулиньи Монтраше». Шестьдесят четвертого года.

Принесли устрицы, и он стал неторопливо поглощать их, наблюдая, как члены клуба постепенно заполняют столовую и рассаживаются вокруг больших столов. С многими из них он был знаком, но, когда они проходили мимо, он смотрел в сторону. Устрицы оказались отличные. Вино могло быть чуточку похолоднее. Подошла официантка убрать пустую тарелку.

— Еще две дюжины, — заказал он.

— Еще две дюжины, сэр?

— Да. Разве это еда?

— Вы правы, сэр. Я сейчас принесу.

Виноват во всем Годфри. Теперь все встало на свои места. Ну и типчик: изворотливый, вкрадчивый, сексуальный, с его прекрасными волосами и гладкой смуглой кожей, привлекательный, несмотря на его наглую, вульгарную улыбку и откровенное нахальство, одним словом, обладающий всеми теми качествами, которые могут пробудить самые низменные инстинкты у такой заурядной, плохо воспитанной и неразборчивой женщины, как Перл. Даже у такой, видавшей виды, как Флора Воспер; но та, возможно, просто пресытившаяся увядающая куртизанка, жаждущая острых ощущений. Кто знает, может, Перл сначала пыталась сопротивляться. Кто знает, может, в ней и теплилась искра верности.

Он доедал последние устрицы, когда некто по имени Чипстед сел за его стол.

— Здравствуйте, Уилфред, не возражаете? Вы показались мне очень одиноким.

— Неужели? — Энджелл посмотрел на него неприязненным взглядом. — Я совсем не чувствую себя одиноким.

Чипстед был бухгалтером, неплохо нажившимся на слиянии некоторых фирм и компаний и теперь проводившим больше времени в клубе, чем у себя в конторе. Он воображал себя коллекционером произведений искусства и знатоком вин, но Уилфред был низкого мнения о нем.

— Значит, вы сегодня купили Каналетто. Наверное, торжествуете победу? Как устрицы? Хорошие?

— Весьма. Официантка!

— Слушаю вас, сэр.

— Что же вы меня бросили! Пожалуйста, четыре котлеты, хорошо поджаренных, а к ним три печеные картофелины в мундире и цветную капусту. Двойную порцию цветной капусты. А пока все это готовится, принесите-ка мне еще дюжину устриц. И пришлите официантку, чтобы заказать вино.

— Да, сэр.

Когда официантка записала и заказ Чипстеда, тот сказал:

— Наверное, цену занизили, потому что сомневались, подлинник ли это.

— Что?

— Я говорю о Каналетто. Насколько я понимаю, вы приняли его за подлинник?

— Именно так.

— Что ж, мое мнение таково, что вы заплатили серединка на половинку. Если это подлинник, то вы здорово выиграли. Если копия, пусть даже современная, вы переплатили в три раза больше.

Энджелл докончил бутылку «Пулиньи» и заказал бутылку «Шеваль Блан» 1961 года. Она стоила чудовищно дорого, но какое это имело значение?