Энергия Матери-Земли. Возвращение к истокам природы

ДХВ: Принцип взаимности требует отдавать Целому количество, равное дару возросшей осознанности. Сознание и сострадание делают нас участниками, нравится нам это или нет. И им сопутствует определенная ответственность — способность и готовность откликаться. Откликаться на мольбу оскорбленных женщин, голодающих детей и заключенных в лечебницах и домах престарелых. Или мольбе истребляемых волков, гор, разоряемых разработками, рек, путь которым перекрывают плотины, которые не может преодолеть ни один лосось.

Столкнувшись с продолжающимся разграблением всей священной планеты, мы начинаем действовать более решительно, чем если бы на кону стояли только наши жизни и собственность. Практикующие «сострадательный буддизм» наряду с поиском спокойного внутреннего центра активно ищут пути создания условий для здоровой Земли. Признание непостоянства формы может заставить нас ценить все формы, вместо того чтобы становиться равнодушными к судьбе какой-либо из них. Плыть с потоком означает сдаваться намерению, направлению и скорости воплощенного в Земле Духа — а не сдаваться уводящим с дороги и разрушительным силам.

М: Однако разве активизм не увеличивает сопротивление и конфликт, а следовательно, разделение?

ДХВ: Что важнее: обязательство ненасилия и невмешательства или возможный вред и зло? Иногда невозможность вступиться порождает еще больший вред.

Вместо того чтобы действовать с целью ослабить страдание «другого», социальный активизм может работать с болезнью Целого. Вместо того чтобы действовать на благо чего-то внешнего, экологический активизм может действовать на защиту целостности высшего, Гайянского «Я» человека.

М: В своей книге «Родственные Духи: Священная мудрость Земли» вы обсуждаете роль растений и животных как учителей, навыки для воссоединения с Землей и надзора над ней и то, что вы называете личным и глобальным «возвращением к дикости».

ДХВ: Западные цивилизации придали негативный оттенок слову «дикий», приравнивая его к взрывоопасным вещам, не поддающимся контролю, несущим угрозу... В действительности дикость — это качество истинного бытия и настоящей Природы, иллюстрируемое танцем дикости. И дикость — это также наше естественное, изначальное и обостренно-чуткое состояние. Это активное и гиперсознательное состояние единства с телом, душой и местом. Это воплощение наших желаний, потребностей, ощущений, интуиции, инстинктов и мечтаний. Быть диким — это быть нетерпимым к тем вещам, что угрожают нашей жизни, крадут нашу ответственность и не уважают святое, и настаивать на величайшем исцелении, отдаче, взаимосвязи и радости.

М: Мне целиком нравится эта идея сознательного, сострадательного, благотворного возвращения к дикости. Но одновременно не является ли терпимость важным качеством для развития и существенным для любых отношений?

ДХВ: Что существенно для здоровых отношений — это признание «Я» в других, уважение и правильный отклик. Проявлять терпимость — это принимать или игнорировать диссонанс, вред или неуважение.

Человек игнорирует, отрицает или подавляет, скорее чем «проявляет терпимость» — те аспекты «Я», с которыми ему некомфортно. Человек может проявлять терпимость к тому, что, как он воображает, существует вне его «Я». Таким образом, терпимость может в действительности усилить восприятие дуальности.

М: Джек Корнфильд пишет, что «без терпимости у нас было бы общество постоянного конфликта, мир сектантства и племенного обособления, войн и геноцида».

ДХВ: Миром терпимости может быть и мир, в котором человеческие существа научились отодвигать в сторону свои природные предпочтения и ритмы, чтобы функционировать все более абстрактной и безрадостной жизнью. В пейзаже, где большая часть покрыта бетоном и асфальтом, где место наших учителей-растений, животных ролевых моделей и священных мест силы заняла безвкусная коммерческая культура и бесконечно растущее население.

Принять что-то — это значит признать его реальность, и будь она хорошей или плохой, принять ее в себя, признать свою связь даже с наиболее разрушительным и предосудительным. Мы принимаем каждое существо, обстоятельство, нарушение и трудность как дар.

Большая часть отличий, о которых мы здесь говорим, это вопрос терминологии. Я уверен, Корнфильд согласился бы, что принятие реальности и каких-либо уроков не означает, что мы будем делать меньше, чтобы ликвидировать угрозу и исцелить то, что не цельно... что мы не привнесем тишину в какофонию и истину в тишину.

Что касается племенной обособленности — хотя она делает возможным сектантский конфликт, она также является прибежищем для культурного разнообразия, этики Земли и личного кодекса целостности и чести. Племенная обособленность одновременно является частью любого всеобщего возврата к равновесию и единству, а также — источником различий и раздоров.