Энергия наших мыслей

Когда рассвело, мы выглянули наружу и увидели, что все скалы покрыты снежной крупой. Небо было хмурое, по нему неслись рваные тучи, и даже в палатке мерзли руки. Настроение было нерадостное. Нам еще оставалась добрая половина стены с вертикальным сложным лазанием. Одно дело — лезть по сухой теплой скале, совсем другое — карабкаться по холодным обледенелым уступам. Это похуже, чем на автомобиле на лысой летней резине попасть в гололед. Но выхода у нас не было: спуск вниз был бы крайне сложен, да и как вернуться в лагерь, спасовав перед погодой? Никто не скажет ни слова, но по неофициальному рейтингу это резко отбросит нас в задние ряды. Толик надел на себя снаряжение и двинулся вверх. Мы с Леной остались на страховке.

Продвижение шло крайне медленно. Участок, который в хорошую погоду можно было пройти за час, сейчас занимал три. Скалы заледенели, чтобы найти зацепку, приходилось стряхивать снег. Веревки быстро намокли, и руки мерзли до одеревенения. К тому же все время дул пронизывающий холодный ветер. В середине дня мы втроем собрались на маленьком уступе скалы. Сверху нависали мрачные бастионы. Было очевидно, что до гребня нам сегодня не выбраться.

— Да, попали, — сказал То лик, — похоже, придется ночевать сидя. Хорошо бы найти место, где палатку прицепить. Ну, давай, бери снаряжение и работай вверх. Сейчас дорог каждый час.

Он протянул мне молоток и крючья. И тут я почувствовал глубокий внутренний ужас. К тому времени я три года занимался скалолазанием и достиг хорошего уровня. Возникло ощущение, что для меня нет непроходимых маршрутов. Это дало ощущение своей силы и привело к потере внутреннего контроля. Я стал смел до безрассудств и безо всякой страховки лазал по сложным отвесным скалам. Эйфория от собственного мастерства, гордыня — один из серьезных грехов в христианстве. И вот как-то ранней весной, на тренировочных скалах под Питером, рука соскользнула с зацепки, я потерял равновесие и спиной вниз упал с 15-метровой высоты.

Что уж меня спасло тогда — не знаю. Убедившись, что переломов не видно, и отлежавшись в тенечке, я с помощью друзей неторопливо добрался до дома. А ночью проснулся от ощущения, что наступает конец. Боль была везде, она переходила границы нормальных ощущений, и, чтобы прекратить ее, казалось, хороши все средства. Даже самое последнее. В больнице сделали рентген, вкололи препараты, и к утру я уже вернулся на этот свет. По-видимому, как предположил врач, открылось какое-то внутреннее кровотечение. Через месяц я уже был совсем здоров и снова приступил к тренировкам, но ощущение ужаса смерти осталось глубоко внутри. И вот сейчас оно поднялось вновь, вызвав почти тошнотворное ощущение.

— Не могу, Толик, прости. Я что-то себя очень плохо чувствую.

Толя внимательно посмотрел на меня и все понял. Он служил в ВДВ, два раза зимовал в Антарктиде и многое повидал в жизни. Ни слова не говоря, он надел на себя обвязку с крючьями и полез вверх.

Мы провели на этой горе еще два дня. Погода так и не улучшилась. Лена совсем упала духом, и нам приходилось буквально тащить ее на веревке. Следующую ночевку мы провели на крошечной полочке, сидя, прижавшись друг к другу и держа в руках работающий примус. Только к вечеру третьего дня Толя пролез очередную веревку и устало крикнул сверху: “На гребне!” Это означало, что мы прошли отвесную стену, дальше было несколько часов простого лазания до вершины и длинный день спуска вниз, на ледник.

В лагере ни Толя, ни Лена ничего не сказали о произошедшем. Наш рейтинг резко возрос: немного групп сумело завершить стенные восхождения в такую погоду. Я-то понимал, что мы этим обязаны только Толе. Он со мной почти не разговаривал.

Я решил, что должен преодолеть свой страх. Но как? После некоторых размышлений я попросил начальника лагеря разрешение сходить несколько более простых маршрутов вдвоем с… Леной. Якобы нам нужно было набирать восхождения для спортивного разряда. На самом деле я понимал, что мне придется рассчитывать только на свои силы.

И это было настоящее испытание. Мы начали с относительно простых маршрутов и постепенно усложняли их. Вначале каждый шаг вверх давался с трудом — было страшно… Но я заставлял себя, преодолевал сосущее чувство в животе и шел вперед. И в какой-то момент страх пропал. Мозг понял, что аккуратность в сочетании с опытом позволяют преодолевать скальные бастионы и невредимо спускаться вниз. Это был переломный момент в моих занятиях альпинизмом, и, словно почувствовав это, Природа стала благоволить ко мне. Конечно, были и травмы в горах, приходилось попадать и в грозы, и в лавины, но каждый раз я благополучно выходил из этих приключений и с нетерпением ожидал следующего момента встречи.

Страх — это необходимый элемент жизни. Это оградительный механизм мозга, оберегающий от безрассудных поступков. Но во многих случаях это тормоз, блокирующий действия цепенеющего от страха человека.