Энергия наших мыслей

Примечательно, что жесткая коллективная структура, удивительно устойчивая для муравьев и обеспечившая их выживание в течение сотен миллионов лет при всех изменениях окружающей среды, оказалась совершенно неустойчивой для человеческого общества — будучи даже насильственно установленной и оберегаемой, она самопроизвольно распадается в исторически мгновенный срок. Социалистическая система просуществовала 70 лет и тихо распалась, без особого давления извне. Очевидно, что при подавлении Индивидуального Сознания во имя Коллективного в человеческом обществе оказываются нарушенными фундаментальные законы жизни ноосферы, законы устойчивости сложноорганизованной системы. Коммунистическая модель строения общества идеально подходит для простейших и насекомых, однако все попытки ее внедрения для людей — более сложно организованных существ — оказываются нежизнеспособными.

Все вышесказанное заставляет изменить и представления о структуре сознания человека: многое из того, что мы называли под-Сознанием, оказывается над-Сознанием.

Кроме того, это заставляет иначе взглянуть на само определение понятия “сознание”. Это понятие является одним из базисных для любой научной дисциплины, в той или иной мере имеющей человека в качестве объекта изучения. Базисные понятия любой научной теории первичны, то есть не определяются через другие, ранее введенные понятия, а вводятся интуитивно. Они задают весь дальнейший ход возможных рассуждений — вспомним, насколько различными оказываются геометрии Эвклида и Лобачевского-Римана, отличающиеся первичными определениями.

История попыток построить строгое, не интуитивное, определение сознания корнями уходит в далекое прошлое. Более того, все эти попытки неизбежно основаны на априорном разделении всей природы на сознательную и бессознательную: определение должно лишь формально провести эту границу именно там, где ожидается. В зависимости от этого авторы концепции и судят об адекватности конкретной формулировки. Определения, основанные на таком разделении, являются субъективными и, более того, пристрастными — чаще всего в пользу Homo Sapiens. При таком подходе избежать логической тавтологии не удается принципиально.

Более того: заложенный в основу экспериментов, такой подход к определению сознания методически приводит к некорректным результатам. Так, в известном опыте экспериментатор удаляет раструб со входа в гнездо осы — и она достраивает новый. Далее он проделывает дыру в изгибе трубы до раструба, и оса строит и трубу, и раструб. “Ага! — говорит экспериментатор. — Вот видите — оса не обладает разумом!” Но если человеку раз за разом в качестве эксперимента инопланетяне будут проделывать дырку в штанах, то сначала он ее будет латать, потом купит новые штаны, но в конце концов выкинет их в окно, ругаясь и стуча ногами. “Ага! —- скажет инопланетянин. — Вот видите — Человек не обладает разумом!”

Причина здесь в том, что мы априори предполагаем, какое поведение разумное, а какое нет. Ставя эксперименты не над муравьями и осами, а над работающим на конвейере человеком, можно получить не менее веские доказательства, что он не более чем биоавтомат. Повременная оплата труда и конвейерное производство легко снабдят нас еще более впечатляющими свидетельствами полного отсутствия у человека разума.

Но если мы легко соглашаемся с тем, что невозможно изучать сознание и эмоциональный мир человека, исследуя его поведение через реакцию на сбои работы конвейера, то почему в этом отказано муравьям, пчелам, термитам и т. д.?

Очевидно, что даже просто переход к микро- или макромиру сопровождается изменением представления о том, что такое сознание, поскольку трудно говорить о каком-либо ожидаемом поведении. Наблюдаемое с высоты птичьего полета в ускоренном показе поведение людей на улицах большого города до странности напоминает муравейник или улей.

Приведенные рассуждения неизбежно приводят нас к противоречию: интуитивное введение некоторого термина предполагает, что его смысл одинаково понимается всеми, кто пользуется соответствующей теорией. Понятие же сознания достаточно сложно и без того, чтобы требовать еще и выразить само себя (как тут не вспомнить знаменитую теорему Геделя о неполноте формальных систем, устанавливающую невозможность судить о свойствах системы средствами самой системы).

В то же время в повседневной жизни мы определяем это понятие достаточно четко. Мы говорим: “сознательный человек” — об индивидууме, который осознает сущность своих поступков и их возможные последствия. С этой точки зрения ни пьяница, ни уголовник не могут быть отнесены к людям сознательным. Их поведение идет вразрез с моральными нормами общества. Таким образом, мы видим, что термин “сознательный” имеет морально-этический оттенок и относится к людям, которые понимают и контролируют свое поведение в обществе. В то же время: “бессознательное поведение” — это когда человек никак не воспринимает события окружающей действительности, т. е. когда его органы чувств полностью выключены.