Энергия подвластна нам

Фёдор Александрович, подавшись грудью вперёд, стоял, упираясь в стол. Казалось, что из его глаз вырывалось пламя. Убийца, бывший у двери, стремительно метнулся вперёд, споткнулся о Степана Семёновича, взмахнул руками, но удержался на ногах и рукояткой тяжёлого пистолета ударил Фёдора Александровича по голове.

Руки Фёдора Александровича согнулись в локтях, и он лёг лицом на стол. Заклинкин опять замахнулся, но его спутник удержал его за руку.

– Не будьте ослом, – довольно!

Но Заклинкин рвался:

– Дайте ещё, ещё, Андрей Иванович!.. Я ему ещё!..

– Не дурить! – Щербиненко ткнул его пистолетом в бок и отбросил в сторону. Заклинкин отскочил, опять зацепился за лежащего Степана Семёновича и злобно ударил ногой безжизненное тело.

Пока Заклинкин сопел и отдувался у двери, Щербиненко открыл чемодан, пальцем дважды обвёл стрелку по полной окружности и оставил её на цифре «II». Он сказал:

– Готово, машина заведена!

Щербиненко положил чемодан под стол к неподвижным ногам Фёдора Александровича и толкнул Заклинкина к двери.

Всё, описанное нами, заняло не больше пяти минут. Секретаря Фёдора Александровича всё ещё не было на своём месте.

Убийцы прошли по пустынному коридору, спустились по массивной каменной лестнице в обширный актовый зал Старого Корпуса. Их шаги гулко прозвучали в вестибюле. Щербиненко, любезно улыбаясь, кивнул швейцару.

Они шли медленно. На улице Щербиненко взял Заклинкина под руку и почувствовал, что тот дрожит мелкой дрожью. Он повернул к нему своё ничего не выражающее лицо и тихо сказал:

– Болван, возьми себя в руки!

Убийцы пошли влево и скоро повернули за угол.

3

Нелегко заставить уйти из жизни человека, который ещё должен что-то сделать!

Мы имеем основание думать, что технический служитель Фёдора Александровича очнулся сразу же после ухода убийц или даже немного раньше. Может быть, его привёл в себя удар, нанесённый Заклинкиным. Он пошевелил головой и приподнялся на руках. Ног он не ощущал. Подползая к столу, он старался увидеть, где Фёдор Александрович. Уцепившись за кресло, он подтягивался к нему.

Когда его голова поднялась над уровнем стола, он увидел седую голову, под которой расплывалось красное пятно. Вероятно, он думал сейчас только об одном: убили, убили, убили…

Он всё ещё поднимался, хотя ему очень мешали тяжёлые неподвижные ноги, и тянулся к стоящему на столе телефону. Он долго тянулся, обрывался, наконец, достал до шнура, натянул его и повалил аппарат, но трубка была у него в руке. Он держал её перед лицом, а говорить не мог! Раздроблённая челюсть висела, и в горле было что-то, что мешало ему говорить…

4

Дежурная телефонистка на зажёгшийся сигнал номера кабинета директора Института ответила: «Слушаю». Так она всегда отвечала. Но наушники молчали.

– Я слушаю, Фёдор Александрович! – Ответа не было. В наушниках что-то клокотало. Шумит в ушах? Это бывает от напряжения слуха. Но сигнал продолжал гореть.

– Я слушаю. Институт, слушаю!

На этот раз в наушниках ясно отдался стук упавшей трубки. Огонёк сигнала по-прежнему смотрел на телефонистку. Она стала звонить в соседние комнаты Старого Корпуса, но ей никто не отвечал. Наконец, отозвался швейцар:

– У Фёдора Александровича никого нет. Были люди, но ушли. Он, наверно, вышел, а Степан Семёнович убирает, стронул трубку.

Это успокоило телефонистку. Раз Степан Семёнович там, – всё в порядке.

5

Тяжёлая мёртвая нижняя часть тела тянет Степана Семёновича вниз. Руки его слабеют, он сползает на пол и падает головой на чемоданчик, лежащий под столом. Он видит ноги Фёдора Александровича. Он не чувствует боли. Его лицо омертвело. Ноги тоже мертвы.

Под ухом что-то тикает. Тиканье слышно из чемоданчика. Степан Семёнович знает всё в этой комнате. Это не их с Фёдором Александровичем чемоданчик. Степан Семёнович знает, что может значить такое тиканье. Они очень много знают, эти технические служители – «простые» люди.

Степан Семёнович ловит чемоданчик за ручку и ползёт к двери. Он подползает к двери. Эта дверь, к его счастью, открывается в коридор. И он уже в коридоре. Ему кажется, что чемоданчик тикает всё громче и громче.

Он ползёт и ползёт к длинной лестнице, спускающейся в актовый зал, а чемоданчик тикает зло и пронзительно. Вот начинает тикать пол. С треском тикают стены, потолок. Тикает в голове, в руках. Только не тикают мёртвые ноги. «Врёшь», – говорит Степан Семёнович, но вместо своего голоса он слышит: «Тик-тик-тик». «Врёшь», – говорит он. Он уже видит верхнюю ступеньку лестницы. Оттуда ему навстречу яростно грохочет тикающая пустота актового зала.

«Врёшь!», – кричит он. «Врёшь!» И он волочит своё мёртвое ниже груди тело, ударяется о пол тем, что было это лицом. Но нет больше Степана Семёновича! С громом тикает кругом весь мир. «Врёшь!» – кричит богатырь, стоя наверху лестницы. И он с размаху бросает грохочущий чемодан в чёрную пропасть.