Энергия страха, или Голова желтого кота

— Скажи яснее.

— Вечером коллектив театра проведет собрание-митинг против террора. К твоему выступлению отнесутся с особым вниманием. Причину сам знаешь.

— Хочешь сказать, чтобы я перед коллективом театра проклял родственника, брата жены?

— Я тебе ничего не говорю, ты сам должен решать! — закричал вдруг Таган, раздувая ноздри.

— Это же нечестно и некрасиво, Таган.

— А твой родственник поступил честно и красиво? Теперь вы повязаны с ним одной веревочкой. Ты должен спасать себя, сына, дочь, жену! Сельби тебя поймет.

— Таган, тебя главный следователь Айдогдыев вызывал?

— Я не обязан давать тебе отчет! Жизнь — поле боя. Твоя задача — спасти голову! Моя задача, наша общая задача — спасти театр. Чтобы снова могли поставить «Джан», а ты бы снова сыграл роль Назара Чагатаева.

Абдулла, глядя на Тагана, мучился, что не может высказать ему все, что думает. Если бы нечто подобное говорил Белли Назар, — одно дело. А Тагану — ни на грош веры. Еще неизвестно: может, он провоцирует Абдуллу, чтобы он раскрылся, а Таган потом доложит, куда надо.

— Я уже не смогу сыграть Назара Чагатаева, — ответил Абдулла. — Я слабак, скажу больше — из трусливых, законченных слабаков. На моих глазах топтали больного старика, но я не смог сказать: «Что вы делаете?!» Когда человек сталкивается с насилием, он, оказывается, познает себя. У меня нет сил помочь моей дочери, с каким же лицом я выйду на сцену играть Назара Чагатаева? То, что ты ставил «Джан», а я играл Чагатаева — все это… театр. Иллюзия. Один мудрец объяснил смысл иллюзии на примере верблюда. Когда верблюд ест верблюжью колючку, она впивается ему в язык, выступает кровь. Кровь смешивается с пережеванной колючкой, придавая ей особый вкус. Верблюд же считает, что это и есть вкус колючки…

— У меня нет времени умничать, — прервал его Таган. — Ты должен быть на митинге. Повторяю: каждый сам себе спаситель.

— Иллюзии кончились, Таган.

Собрание-митинг проводили в зрительном зале. Помимо огромной люстры зажгли все лампы. Наверное, чтобы четко видеть лицо каждого, чтоб никто не спрятался в тени, — подумал Абдулла. Он пришел раньше всех и занял место с краю. На сцене стол, покрытый зеленым сукном. Раньше накрывали красным сукном. Многие из тех, что восседали за ним, ведя партийные, комсомольские, профсоюзные собрания, упокоились на старом кладбище, в могилах с мраморными надгробиями, бронзовыми бюстами. После того как Великий Яшули закрыл старое кладбище, наркоманы вывернули бюсты, сбили бронзовые надписи и продали в лавках, где скупают цветные металлы.

Сейчас места за столом заняли Таган, его заместитель и закутанная в белый платок народная артистка — известная в Туркмении женщина-паломница, совершившая благодаря покровительству Великого Яшули хадж в Мекку. Ее так и звали — женщина-паломница, Хаджибиби.

Да, когда-то люди, сидящие за этим столом, клеймили тех, кто крестил детей по мусульманскому обряду, кто совершал жертвоприношения в память умерших. Религия, говорили они, — опиум для народа… Абдулла помнит, как на одном из собраний в семидесятые годы прорабатывали пожилого артиста, совершившего обряд обрезания сыну, и парторг чуть ли не кричал, что обряд обрезания глубоко чужд туркменам, что это не туркменский обычай, что он навязан нам исламом, что это проявление религиозного терроризма. Теперь в президиуме — Хаджибиби.

В зале собрался весь театр. Джемал вошла с гордо поднятой головой, с видом человека, осознающего свое высокое положение. Она села неподалеку от стола, торопливо обвела взглядом зал. Увидев Абдуллу, поспешно отвела глаза.

Таган открыл собрание, как траурный митинг, — с печалью на лице и скорбью в голосе. Но быстро разошелся, впал в ораторский раж. Объявил, что терроризм — зло, вышедшее из хаоса демократии. Туркменскому народу он глубоко чужд, источник нравственного и политического здоровья туркмен в наших исторических традициях, в уважении к старшим. Великий Яшули восстановил в правах народные обычаи, широко открыл нам дверь в Золотой век. Что такое для туркмен настоящая демократия? Это равное для всех нас право почитать и любить нашего Великого Яшули. Гнусные террористы сами себя лишили этого права. Терроризм — заразная болезнь, пришедшая к нам со стороны. Каждый из нас должен дать оценку гнусному преступлению, чтобы смотреть в свое будущее с уверенностью. Человек, не видящий будущего, живет без вдохновения, без мечты. Он как птица без крыльев, для него чуждо настоящее искусство. А творчеству необходим полет, энергия полета, присущая птицам. У нас есть неиссякаемый источник такой энергии — это великое прошлое нашего народа и бессмертное учение нашего Великого Яшули. На этой могучей основе мы создаем новую историю.

С Таганом все было ясно. Абдулла ждал выступления Джемал. Поднявшись с места, она как будто готовилась с высокого берега прыгнуть в воду, глубоко вдохнула и… промолчала, замешкалась. Возможно, проделала это намеренно: артист всегда артист. Затем, глядя на сверкающие подвески люстры, начала тихо, медленно говорить.