Энергия заблуждения. Книга о сюжете

Ну хорошо, я сделаю еще одно отступление; снова я про себя думаю, чувствуешь себя фокусником, он достает кроликов: казалось – их нет, а тут они появились; но нет, это неверно, они были, но только в скрытом виде.

Переоценка роли женщины.

Это тема века, по-разному выявляемая во Франции, по-разному в России; у нас она открывается иначе, чем во Франции.

В России Лев Николаевич Толстой написал очень хорошую новеллу «Идиллия».

Женщина изменила мужу с гуртовщиком; муж приходит, узнает об измене, бьет женщину, потом приходит к ней на печку; они мирятся, рождается ребенок, который очень похож на случайного человека; и в общем ревности почти нет.

Толстой, как и Пушкин, видит, я бы сказал, классовый характер в ревностях.

Пушкин едет в район военных действий, встречается с казаком, который возвращается с долгой службы.

Они разговаривают.

Пушкин спрашивает, что он сделает, если он узнает, что жена изменила ему.

«Если не заготовила сена на зиму, побью».

Эпизод из черновиков «Путешествия в Арзрум».

Литература по-разному отражает разное. Но она не только отражает: она мучается, приглашая нас смотреть на муки. Я не раз буду писать о доме Толстого в Хамовниках.

Хороший помещичий домик, как бы перебежавший из имения, но у него есть такие соседи, тоже как бы построенные специально для зимнего пребывания в городе, это как бы зимние юрты.

Но в этом доме жил человек, про него Ленин сказал, что он жил по-разному на разных этажах.

Так вот, этот человек давал развязки и завязки по-своему.

Что может быть страшнее и глубже, чем обыкновенная завязка повести «Смерть Ивана Ильича». Лежит покойник в гробу, как вообще лежат покойники в гробу.

У него жена, она огорчена немного, хлопочет о пенсии, а жизнь этого человека была страшна, а смерть не так страшна. Завязка говорит о страшности обычного.

Я не пишу биографии, то есть не должен провожать, как пехотинец, повозку, на которой везут драгоценности. Я не пишу учебник для молодых прозаиков, как завязывать и развязывать их прозу. Этому их научит жизнь. Наступите как-нибудь случайно на развязавшийся шнурок, упадите и кое-что поймете в теории литературы. Я усталый велосипедист. Было время, были молодые футуристы; – разрешите изменить направление мысли.

В Париже, не помню, на какой улице, стоит мраморная статуя Наполеона. Он наг. Но наг благопристойно. Прикрыт благопристойно. Но нет впечатления, что он может сойти и пойти вместе с живыми.

На площади Маяковского, там, на перекрестке, стоит черный, огромный, бронзовый Маяковский. Совершенно ясно, он может пойти по улице, и спорить с людьми, и говорить им о том, что называется направлением.

Он рано умер. И писал в конце поэмы просьбу о воскрешении. Так он и говорил: «Воскреси меня».

Воскреснуть, чтобы увидеть будущее, – великая надежда, съедающая эгоизм.

Я сделаю еще один переход, несколько неожиданный, но для меня необходимый.

В искусстве не так много постоянных, отобранных способов построения произведений.

Нужно создать вещь так, чтобы она была неожиданной, но и не старой. Иногда развязки существуют как бы против основного строения вещи. Тогда мои читатели скажут или могут предположить, что развязка в самой вещи, и, быть может, в окончании вещи.

В «Старосветских помещиках» Гоголя умирает сперва жена помещика, которой показалось, что возвращение ее кошки – это предсказание, а потом умирает любящий муж. Идиллия оказывается освещенной внезапным светом с самого начала.

Мы заново переживаем то, что прочли с чувством зависти к тишине жизни стариков.

Теперь вернемся к «Илиаде».

«Илиада» вещь не фантастическая. Это реальный мир, в котором существуют женщины, они жнут за плату хлеб. Есть погода, есть боги, но они спят, когда спят люди, поэтому в «Илиаде» сильны как бы нереальные вещи.

«Илиада» построена на ряде сражений, ряде предсказаний и ряде личных трагедий, как переживаемых, так и предсказанных.

Андромаха, которая была представлена как любящая мать и жена, дается в сцене погребения как женщина, говорящая о своем будущем, оплакивающая свою судьбу и судьбу сына.

Теперь перейдем к тому, что могло бы быть концом «Илиады». Мы знаем, я уже упоминал, что «Илиада» начинается стихом:

Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына.
Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал:
Многие души могучия славных героев низринул
В мрачный Аид…

В конце, сперва мать при передаче оружия предупреждает сына о возможной гибели; при окончании песни дано неожиданное предсказание развязки.

Люди едут спасать Патрокла, Патрокла погубил Ахиллес. Но эти две трагедии гибели героев надо связать.

Я приведу большой отрывок.

Он замечателен.