Энергия заблуждения. Книга о сюжете

Лошади Толстого жалеют людей.

Холстомер, как объясняется в тексте у Толстого, это размашистый бег рысака орловской, русской породы.

Этот аристократ – изгой, но он самых высоких кровей и возможностей.

Но лошади на ответ Холстомера, что он, Холстомер, производитель нового лошадинства, говорят, что он не может этого сделать. Он мерин.

В который раз скажу, что когда братья Левины ссорились, спорили о наследстве, брат Левина говорил Левину: твой план трудовой коммуны хорош, но ты пропустил самый главный вопрос (вопрос о собственности), – Холстомер будет говорить то же, что и брат-нигилист; не сказано о жизни главное – вопрос о собственности.

Толстой это понимал.

Он купил землю и записал: вот, купил землю, а соловьи поют по-прежнему и не знают, что они теперь мои, а не казенные.

Холстомер говорил, что счастье людей не в том, что считают за счастье лошади, а в том, чтобы как можно больше вещей назвать своими.

Холстомер говорил о необходимости изменения психологии.

Этой темы не было у Свифта.

И в то же время здесь вопрос о половой жизни, потому что «мерин» – это, по мнению людей, неприличное состояние.

Но это состояние рождает нечто иное.

Постепенно история родовитой особи, которая прославляет породу, превращается в рассказ о том, что же видела эта лошадь среди людей.

Эта лошадь была даже занята этой путаной жизнью с кутежами, и Холстомер возил зря тревожащихся людей, которые думали, что это моя любовница, мое имение, а потом он понял, когда он стал трудовой лошадью, на конюшне, где его плохо седлали; ему было больно, хотя, как замечает Толстой, это доставляло ему особое удовольствие – боль от неправильной жизни.

Толстой, который не только жил неправильно, но и знал об этом, испытывал особое Холстомерово удовольствие – боль.

Холстомер – это книга о неудачах романтического социализма, основанного на том, что «жаль».

Причем Холстомер тут противопоставлен тому, что Гоголь называл «сивый мерин».

Очевидно, в разговорной речи «сивый мерин» был руганью.

Вот это другая страна сивого мерина.

Толстой оправдывает сивого мерина, он в круговороте людской глупости не имеет торжественных похорон, и тело его съедено волками. Причем семейство волков взято почти идиллически.

Торжественный полукруг волчат не отнимает кусок у маленького.

А лошадь, на которой скакал Вронский, была из тех лошадей, которые не говорят только потому, что их рот не предназначен для разговора.

Холстомер – это как бы предсмертное видение Толстого: ничего нельзя сделать – одному.

Семья, обычная семья Толстого, совершала обычное дело – раздел имущества, которое делится между братьями. Но раздел ничего не изменил, ничего не дал хорошего.

Здесь этот раздел мяса сивого мерина противопоставляется и этому разделу, и смерти Серпуховского – обычному человеческому погребению гробов с кисточками.

Лошадь Толстого была похоронена у ног человека, которого она любила.

Это сделал Ферапонтов, ученик Толстого, и в длинном интересном тексте Федина рассказывается о том, что дети интересовались именно этим погребением; они считали его справедливым.

Чехов в рассказе «Тоска» говорит об извозчике-неудачнике, который может с трудом заработать на корм своей единственной лошади.

Он не может найти человека, который бы понял его тоску.

И он рассказывает ее своей лошади, извозчичьей полуголодной кляче.

Он обстоятельно рассказывает ей о своем горе, и на этой человеко-лошадинской истории дело переходит к Чехову.

16. «Хаджи-Мурат»

Повторяю, последовательность можно начинать с любого места.

Был путь, начатый «Детством».

Путь, начатый «Казаками».

Путь, начатый «Историей вчерашнего дня».

Был путь, начатый «Анной Карениной»; путь, который увидел Пушкин и переувидел Толстой.

Был путь суда на дороге «Холстомера».

Было толстовство – непротивление злу.

Была религия, а правильно – были неотвязные мысли о единой душе или единстве душ.

Но, как река, она течет подо льдом и кипит, волнуется горячим, даже парит, прорываясь, и нету места разности температур, вы ее возьмите, передвиньте, поймете – вырывается горячим, несдержанным.

Так то же весна.

Толстой писал «Хаджи-Мурата».

Как бы продлевая анализ «Казаков».

Когда сводятся своды такого человека, как Толстой, то многое остается лежать на земле, не употребленное в дело.

И это все равно как человек собирал бы лошадь на третий день творения, лошадь, созданную богом, а теперь пересоздаваемую человеком; вот человек стоит, а кругом лежит, как лишние события, то, что человек, не бог, не смог соединить, как бог.

Он только заново может видеть неповторимость жизни бога.

Потому что мы не имеем силы и умения Толстого в построении здания человеческой души.

* * *

Среди преступлений собственности есть преступления и в жажде собственности государственной.

И казаки, и молодой Толстой, приехавший к казакам, они русские.

Но они любят мир.

И герой, и охотник, Оленин и его спутник Ерошка, Ерошка сразу, Оленин потом, понимают ту правду, во имя которой сражаются люди Кавказа.

Вот еще одно начало, начало пути «Хаджи-Мурата».