Энгельс – теоретик

Выяснение исторических обстоятельств гибели античной цивилизации, перехода от античного общества к феодализму, генезиса феодальных отношений – все эти проблемы были в центре внимания Энгельса. Как всегда, он избирал для исследования узловые моменты исторического процесса. Разумеется, далеко не все стороны этих сложных явлений, имевших даже в Европе свою специфику в разных ее частях, могли быть выяснены Энгельсом на основании тех материалов, которые ему были тогда доступны. Не на все связанные с этим вопросы наука и сейчас дала ответ[486]. Заслуга Энгельса заключалась в том, что он поставил изучение данной проблемы на научную почву и определил главные направления, по которым должно вестись исследование.

Переход от античного общества к средневековому Энгельс, подобно смене родового строя классовым, рассматривал как глубокую социальную революцию. Он коренным образом разошелся здесь с господствующими взглядами буржуазных историков. Последние видели в переходе от античности к средневековью либо синтез римской государственности и права с правовыми обычаями германских народов, основанными на принципе личной свободы (Тьерри, Гизо), либо результат эволюции романских, прежде всего правовых, начал, определивших якобы социально-политический строй средневековой Европы (Фюстель де Куланж и другие романисты), либо последствие завоевания Римской империи германскими племенами, приведшее якобы к полному вытеснению римских традиций и направившее социальное и правовое развитие средневековой Европы по особому, германскому пути (представители так называемой германистской теории). Концепция Энгельса отличается от точки зрения всех указанных направлений прежде всего материалистическим истолкованием основ самого процесса, выдвижением на первый план изменений в самой социально-экономической структуре общества, а не в правовых обычаях и институтах.

Для Энгельса главное содержание указанной переходной эпохи сводилось отнюдь не к борьбе за преобладание между различными этническими элементами – романизированными народами Римской империи и германцами. Он воспринял эту эпоху как время перехода от одного общественного строя к другому, совершавшегося под влиянием, с одной стороны, внутреннего кризиса рабовладельческой формации, а с другой – соприкосновения ее с народами, которые находились на стадии разложения первобытнообщинного строя.

Социальную революцию, происшедшую во многих странах Европы в первые столетия новой эры, Энгельс считал результатом некоего исторического синтеза. Внешне он здесь как бы сходился с теми буржуазными историками, в том числе Тьерри и Гизо, которые признавали этот синтез. Но в отличие от них Энгельс не сводил его к симбиозу этнических черт римлян и германцев или романских и германских правовых институтов, а считал, что в нем воплощается взаимодействие прежде всего двух разных социальных систем. Это взаимодействие сыграло роль того фактора, который ускорил разрушение отжившего рабовладельческого общества. Толчком к ускорению указанных социальных процессов, считал Энгельс, послужило вторжение в Римскую империю германских племен, переходивших от родового строя к классовому обществу, великое переселение народов, возникновение варварских государств на территории бывших римских провинций, да и в самой Италии. Вторжение варваров, считал Энгельс, способствовало разрушению устаревших рабовладельческих порядков и дало толчок для вызревания тех ростков новых феодальных отношений, которые зарождались в самой империи (колонат). Германские завоевания, таким образом, в известной мере послужили орудием той социальной революции, которая подготавливалась самим развитием противоречий античного общества, но внутри самого рабовладельческого мира даже в лице возмущавшихся рабов не могла обрести общественную силу для своего осуществления.

Однако германские племена сыграли эту прогрессивную роль по отношению к населению Западной римской империи отнюдь не в силу самого факта завоевания, которому большинство буржуазных историков, включая Гизо и Тьерри, отводили определяющее место в своих концепциях генезиса западноевропейского феодализма. Маркс и Энгельс еще в «Немецкой идеологии» показали, что никакое завоевание не может привести к коренным изменениям социального строя, если для этого нет внутренних предпосылок в общественном развитии народов. Точно так же германцы стали орудием социального прогресса не по причине особых выдающихся этнических и расовых качеств, которые склонны были усматривать у них буржуазные историки-германисты, отдавая дань национализму. Европу омолодили не специфически национальные особенности германцев, отмечал Энгельс, «а просто их варварство, их родовой строй». Ввиду этого германское завоевание могло стать переходной ступенью от античного рабства (даже в смягченной и переходной форме колоната) к отношениям феодальной зависимости. «Между римским колоном и новым крепостным стоял свободный франкский крестьянин»[487].