Энглби

Встал рядом с этой крытой стоянкой, чтобы особо не бросаться в глаза, и посмотрел на часы. Топли появился неожиданно, вынырнул из-за угла. Подошел и протянул мне ключ от велосипедного замка.

— Велик для тебя взял у Лепры Каррена. Он мне задолжал, я спас его на физике от Бочки Лайнема. Топли в этом сечет! Мы, работники в винограднике Коллингема, должны друг друга выручать.

Он и правда был редкостный дурак.

Езды до местного кинотеатра было минут двадцать. Фильм оказался приличный, со Стивом Маккуином в главной роли, но название уже не вспомню.

После зашли в кафе. Я купил нам по тосту с фасолью и яйцом, чай и шоколадные пирожные, спасибо десятишиллинговой купюре, добытой из спортивных шортов Марлоу. Я перестал ограничивать себя монетами, поскольку тратил добытое аккуратно и на безопасном удалении.

— Топли, ты куришь?

— Боже сохрани.

— Но наверняка знаешь, кто курит. Среди твоих ребят.

— Это большой секрет.

— Понимаю. Иначе бы не спрашивал. Колись давай. Тебя как-никак чаем угостили.

Уговаривал я долго, пришлось взять его в долю. Он и предложил хитроумный план с «надежными точками» в «Корме Джексона», хотя чего уж там надежного, именно в этом гальюне постоянно висела пелена сигаретного дыма. Но меня это не касалось. Я свой товар оставлял за бачком в «Сральне», закладка на одну пачку. Дурик распродавал ее поштучно. Кто у него покупал, я понятия не имел. Отличная цепочка из двух звеньев гарантировала анонимность. Продавали мы на треть дешевле, чем в магазине, а выручку делили пополам. Это очень хорошие деньги. Думаю, распродав первую пачку, Топли смог купить подержанный реостат.

Что происходило потом? О господи, да сам не знаю.

Дни. Они и есть наша жизнь.

Дни приходили. И уходили.

Я вступил в переходный возраст. Йогурт с давленой малиной мою физиономию пощадил: прыщи не появились. Из пор и фолликулов кожное сало не сочилось, от ног и подмышек не воняло, голос не срывался с альта на бас, а щиколотки не торчали из-под брюк. Единственное, что произошло, — плечи вдруг стали шире, а ступни заметно отдалились от глаз (вот тогда я и купил новые брюки, за наличные, а не под расписку, к изумлению продавца в магазине при училище). Да еще однажды утром я увидел на простынке свидетельство того, что смогу продолжить род Энглби. Вот, собственно, и все перемены.

Наладив сигаретный бизнес, я взялся за марихуану, хотя это было опасно и доставать ее было трудно. И сбывать — в Чатфилде травкой мало кто интересовался. У шоссе на Лондон я нашел винный магазин, где легко было тырить спиртное, и увозил водку и виски в багажнике велосипеда, который угнал во дворе местной школы для девочек. Бухло было нарасхват, посредником моим стал парень из Ганы, он учился в Гренвилле, мы познакомились на учениях Объединенного Кадетского корпуса. Поскольку по-английски он говорил с трудом, то так и не понял, что со мной общаться не полагается.

Худ и Уингейт наконец-то закончили училище.

Бейнсу оставался еще семестр (невероятно, но факт: успевал он неплохо и в декабре собирался поступать в Оксфорд). Но в октябре по дороге с тренировки здорово расшибся. Я ликовал. Сотрясение мозга с обширным ушибом затылочной части, тройной перелом ноги. Кажется, оступился на мостике через канаву между лесом и площадкой, на которой до темноты отрабатывал удар по воротам. Рухнул в канаву, и головой прямо о бетон. Он сказал, что не помнит, как падал. Доктор Бенбоу объяснил это сотрясением мозга (предварительно, по-видимому, посветив фонариком ему в ширинку).

У Дурика Топли в сундучке для сладостей обнаружили четыреста сигарет «Собрание» и выгнали из выпускного класса. Не знаю, где он их взял. Не у меня. Видно, жадность одолела, начал работать один. И тайник тот еще выбрал. Я товар держал в старом патронном ящике с замком, на оружейном складе. Во время ночной операции на тех самых кадетских учениях главный старшина Данстейбл доверил мне как мичману несколько ключей. Ключи я отдал на другой день, однако успел сделать дубликаты в обувной мастерской в Верхнем Рукли. Как можно держать сигареты прямо в комнате, да еще в сундучке для конфет… Боже ты мой… Без аттестата устроился Дурик, думаю, где-нибудь техником-лаборантом. Или кем-то вроде.

А что я сам? Без Уигейта, Худа и Бейнса жить стало гораздо легче. Но привычка меня игнорировать осталась. Мои одноклассники бойкот сохраняли до упора, до окончания училища. В жилом корпусе Фрэнсис и Маккейн теперь забегали иногда попросить соли или чаю, но я не считал нужным им даже отвечать. Пусть катятся куда подальше со своей запоздалой дружбой. Когда Тошнот Уэлдон из старшего класса спросил как-то, не хочу ли я сходить с ним на футбол, я объяснил, куда именно ему стоит засунуть свой лишний билетик. Он, похоже, удивился. Вот, собственно, и все. Это уже потом я стал присматриваться к тем, кто поступил позже нас.

Среди новеньких был такой Стивенс, парень увлеченный и общительный. Играл и в самодеятельности, и в команде регби. Ровесники его, похоже, любили. Невысокий, светленький, с нежной кожей и смеющимся взглядом. И учился вроде хорошо.