На полпути до двери ему вдруг стало стыдно за свою грубость. Разве так должен вести себя добрый сослуживец, «член команды», по выражению Скиннера? Но оглянувшись, он увидел, что никто не заметил его отсутствия. Этвуд, размахивая вилкой, продолжал витийствовать, Пинкер тряс головой, остальные слушали. Джерихо снова повернулся к двери и вышел на спасительный свежий воздух.
Через полминуты, погрузившись в мысли об Акуле, он осторожно ступал по тротуару, нащупывая в темноте путь к проходной.
Шагах в двадцати впереди него слышался торопливый стук женских каблучков. Больше ни души. Все были либо в столовой, либо на рабочих местах. Торопливые шаги затихли у шлагбаума, и в следующий момент часовой направил луч фонарика прямо в лицо женщине. Недовольно проворчав, она отвернулась, и тогда Джерихо на мгновение увидел ее, глядевшую прямо в его сторону.
Это была Клэр.
В какую-то долю секунды он подумал, что она, должно быть, тоже его увидела. Но он находился в темноте и в панике попятился назад, на четыре-пять шагов, а ее ослепил свет. Страшно медленно, как показалось, она подняла руку, заслоняя глаза. Ярко светились белокурые волосы.
Он не уловил разговора, но фонарик очень быстро погас, и все снова исчезло в темноте. А потом он услышал, как удаляются ее шаги по другую сторону шлагбаума —
Надо ее догнать. Джерихо, спотыкаясь, поспешил к проходной, на ходу отыскивая негнущимися пальцами бумажник, где был пропуск; он чуть не упал, но никак не мог найти проклятую бумажку. Ослепительно вспыхнул фонарь:
Свет фонарика лишил последней способности видеть. Закрыл глаза — лишь отпечаток светлого кружка, открыл — полная темнота. Нащупал ногой край дорожки и пошел, следуя ее изгибам. Она снова провела его мимо особняка, и он очутился у бараков. Вдали, на другом берегу озера, кто-то — должно быть, еще один часовой — начал было насвистывать «Весною снова будем рвать сирень» и смолк. Тихо, только легкий шум ветра в ветвях. Пока раздумывал, что ему делать, на дорожке справа появилась светлая точка, потом другая. Прыгающие огоньки фонариков приближались, и Джерихо почему-то отступил в тень восьмого барака. Послышались незнакомые голоса — мужской и женский, — тихие до шепота, но возбужденные. Почти поравнявшись с ним, мужчина швырнул сигарету в воду. Каскад красных искр с шипением погас. Женщина сказала: «Всего неделю, дорогой» и обняла его. Светлячки, поплясав, разошлись и двинулись дальше.
Джерихо снова ступил на дорожку. Ночное зрение возвращалось. Он посмотрел на часы. Половина пятого. Еще полтора часа, и станет светать.
Непроизвольно двинулся вдоль восьмого барака, прижимаясь к противовзрывной стене. Она привела его к шестому бараку, где разгадывались шифры немецких сухопутных сил и авиации. Впереди был заросший травой узкий проход, отделявший шестой барак от края стены военно-морского отделения. А дальше — низко припавший к земле и едва различимый в темноте еще один барак — третий, — куда направлялись для перевода и рассылки расшифрованные депеши из шестого барака.
В третьем бараке работала Клэр.
Джерихо огляделся. Никого.
Сойдя с дорожки и спотыкаясь, он пошел по проходу. Земля была скользкая, с выбоинами, несколько раз что-то цеплялось за щиколотки — может, ветка плюща или брошенный провод, — и он чуть не растянулся. Добирался до третьего барака почти минуту.
Здесь тоже высилась бетонная стена, оптимистично задуманная как защита этого хлипкого деревянного сооружения от бомбы. Она была почти в человеческий рост, но Джерихо все же удалось заглянуть через верх.
Вдоль стены шла вереница окон. Каждый день, когда темнело, снаружи закрывали маскировочные ставни. Там, где по краям рам просачивался свет, виднелись квадратные очертания. Пол в третьем бараке, как и в восьмом, был деревянный, на бетонном фундаменте, и до Джерихо доносились приглушенные звуки шагов.
Она, должно быть, на дежурстве. Работает в ночную смену. Может быть, всего в трех футах от него.
Джерихо привстал на цыпочки.