Энигма. Беседы с героями современного музыкального мира

Петь Верди – это прекрасно, и не трудно, гораздо легче, чем Моцарта. Любитель скажет, Моцарт – это лёгкая музыка, а профессионалы знают, исполнять Моцарта тяжело.

Ирина: Но вы всю жизнь пели Моцарта?

Криста: Ну, не всю жизнь, а когда была помоложе. Керубино я перестала петь лет в 36.

«Так поступают все женщины» тоже перестала петь в этом возрасте. И больше уже Моцарта не пела.

Ирина: А какие оперные театры вам были особенно близки?

Криста: Наверное, Метрополитен. Венская опера, конечно же, тоже – это ведь мой дом.

В Метрополитен-опера я пела на открытии нового здания. Тогда впервые в истории Америки ставилась «Женщина без тени» Рихарда Штрауса, которую там совсем не знали. Я пела партию сопрано – госпожу Барак. Эта опера – психологическая сказка, и она была поставлена, как сказка. Мы имели гигантский успех.

Ирина: Вы любите Нью-Йорк?

Криста: Люблю. У меня в Нью-Йорке было две квартиры. Я всегда с удовольствием переезжала с места на место. Каждые три или четыре года мне хотелось поменять жильё.

Я любила Нью-Йорк – в то время там, как и в оперных театрах в Сан-Франциско и Чикаго, жили и работали масса эмигрантов: немецкие, австрийские, венгерские евреи, и они были своего рода мостом между Европой и Америкой. А их дети стали настоящими американцами, с ними меня уже ничего не связывало. Мой папа пел в Нью-Йорке в последний раз в 1910-м. А когда же я там последний раз пела? В 1993-м?

Ирина: В 1993-м. Это было за два года до вашего завершающего турне.

Криста: Да, точно. С Нью-Йорком расставалась со слезами, я же сделала самый большой рывок в своей карьере в этом городе.

Ирина: Ключевой фигурой в Нью-Йорке для вас был Леонард Бернстайн?

Криста: Да, конечно, Бернстайн. Познакомились мы за кулисами после его концерта. Увидев меня, он сразу воскликнул: вот идёт моя Маршальша. Я отвечаю: нет, я не Маршальша, я, скорее, Октавиан. А он – нет, моя Маршальша. Вероятно, он решил, что я пою сопрано. Он меня слышал в «Женщине без тени», где я пела партию сопрано. Мы были с ним на одной музыкальной волне. И должна признаться, я действительно его любила. Ну то есть на расстоянии. Ведь музыка – это же эротика. И, по-моему, это совершенно естественно.

Ирина: Существует особая связь между певцом и дирижёром. Это точно.

Криста: Конечно, между нами сидит оркестр, но через музыку от певца к дирижёру и обратно идут эротические волны. И вот таким образом мы действительно друг друга очень любили. Когда он умер, то оставил мне в наследство янтарное ожерелье (Bernstein (нем.) – янтарь), которое у меня украли на юге Франции. Потому что там вламываются чуть ли не в каждый дом. И это единственная моя пропавшая вещь, о которой я действительно жалею.

Ирина: Он же ещё охотно вам аккомпанировал на рояле?

Криста: Да, мы устраивали много вокальных вечеров. Бернстайн был гением. Таких больше нет. Сейчас можно найти выдающихся исполнителей, может быть, великих дирижёров, но Бернстайн – абсолютный гений. Он великолепно писал книги, был профессором в Гарвардском университете, был фантастическим оратором. А композитор какой!

Ирина: Вы же пели в его «Кандиде»?

Криста: Один раз пела партию Старухи, должна была потом её исполнять на Бродвее, но не сложилось. И я спела только на концерте, когда ему исполнилось…

Ирина: 70 лет?

Криста: Уже и не помню. Это там, где я танцевала? Да? Я помню, какая была радость.

Однажды у нас с ним и оркестром Венской филармонии было турне по Америке. Никогда не забуду, как мы с Бернстайном идём из аэропорта по длинному выходу, а в конце стоит маленькая, толстенькая пожилая женщина и кричит ему издали: «Это же Ленни!» и бежит к нему. Они обнимаются, Бернстайн спрашивает, как поживают ее дети, как дела дома, она ему всё рассказывает, и потом они тепло прощаются. Я его спрашиваю: а кто это? А он отвечает: понятия не имею. В этом весь Бернстайн! У него было сердце большое, как целый мир.

Ирина: А вы можете выделить кого-то из сегодняшних дирижёров? К кому вы чувствуете доверие?

Криста: Мне трудно судить, я же с ними уже не работаю. Но из того, что я вижу и слышу, мой самый любимый дирижёр на сегодняшний день – это Марис Янсонс.

Ирина: Вы даже с ним когда-то пели?

Криста: Да. «Песни об умерших детях» Малера.

Ирина: А что вы скажете по поводу современных вокалистов?

Криста: В Вене я слышала Аню Хартерос. Это была барочная опера, и она выступала замечательно. Показалась мне очень умной, элегантно выглядела, голос прекрасный, чудесная техника. Мне нравится Нина Штемме. Как-то раз я слышала Элину Гаранча в «Милосердии Тита». Я даже ей потом написала, что в ее исполнении эту оперу следовало назвать «Секст», настолько она была хороша, просто сказочно. И так культурно ведет себя на сцене. Мне нравятся прежде всего умные исполнители. Только диафрагма – это не хорошо. Диафрагма и интеллект – вот наилучшее сочетание. Ну, конечно, чутье, интуиция. Это и есть талант.

Ирина: Вам знакомо волнение перед выходом на сцену?