Энигма. Беседы с героями современного музыкального мира

Теодор: Когда энергия должна пройти через тело, чтобы проникнуть в других людей, ты становишься сосудом всей энергетики, которая существует. Не случайно музыка на 70 процентов танец и на 30 процентов молитва. Как человек – дух и тело, так музыка – это танец. Это история музыки. В принципе все танцы, которые мы знаем, это адаптация древних танцев, которые были приняты и канонизированы в новой религии. А христианская драма стала театром. Все позы, которые мы знаем, имеют определенное значение и в танце в восточных религиях, и в античной Греции. Если у вас будет сеанс биоэнергии, вы увидите, что руки сами будут делать такие движения, которых вы не знаете. То есть энергия диктует и управляет каналами тела. Это и есть рождение танца. Когда находишься в очень правильной сосредоточенности и у тебя есть духовная практика, появляется большая энергия, которая диктует твоему телу, что делать. Моя точка зрения в том, что не надо делать какие-то специальные движения, чтобы повлиять как-то на музыкантов.

Благодаря тому, что я хорошо учился дирижёрской профессии у моего гениального педагога Мусина, я, в принципе, без духа могу любым оркестром управлять блестяще. Но я могу подключить энергию, чтобы люди, которые на меня смотрят, – к сожалению, это только музыканты поймут – могли, каким-то странным образом, начинать делать то, что я только ещё думаю. Я проецирую через энергию на всех людей, которые меня окружают, спонтанность моего замысла в тот момент, последствие моего прохождения по тропинке неизвестного. Ведь энергия тоже может тебе что-то новое предлагать.

То есть, когда я дирижирую концерт, я не думаю – сейчас я буду делать это, а сейчас то. Я летаю в какие-то пространства неизвестные, как будто впервые вижу все это. Я вхожу в очень странные картины, в воздушные пространства моего воображения. И это дежавю, язык сна, полет, который позволяет выражать только искреннее подключение этой энергетики.

Ирина: Насколько возможен этот полет, если вы дирижируете не MusicAeterna, а другим оркестром, как это было, например, с Венским филармоническим оркестром в 2013 году? Могут ли «чужие» музыканты так гибко отреагировать?

Теодор: У меня получается со всеми оркестрами. Каждый оркестр может стать идеальным инструментом. Насколько они будут искренне это делать, это другой вопрос.

Ирина: Вот он ключ – искренность.

Теодор: И не только. У каждого человека есть свое время: свой Хронос и свой Кайрос. То есть будет момент, где обязательно каждый человек будет приобщаться духовно. Кто-то раньше, кто-то позже. Каким-то оркестрам повезло, у них был дирижер, который растил их. Каким-то оркестрам не повезло. Но ты должен перед всеми быть искренним. Это самое главное для дирижера.

Ирина: Все-таки правильно, когда в оркестре есть главный дирижер?

Теодор: К сожалению, да.

Ирина: Что такое дирижер? Создается ощущение, что это или главнокомандующий, или почти пастырь. То есть человек, который ведет за собой и знает, куда надо идти. Но возможно ли управлять без тирании? Как говорят, если бы сегодня жил Тосканини, профсоюз выгнал бы его на следующий день.

Теодор: Да. Но вообще дирижер – это очень просто. Я вам скажу – это человек в опережении.

Ирина: Так можно сказать о Евгении Мравинском, он дирижировал, и за его рукой шли. Не «по руке», а «за».

Теодор: Я считаю, что это как болезнь оркестра, который ведут за руку. При этом я должен сказать, что Евгений Мравинский из редких дирижеров, которых я обожаю, преклоняюсь и считаю великим мастером. Без сомнения, лучшим дирижером его времени. И его оркестр был одним из лучших в мире. Нам надо почаще вспоминать этого великого музыканта. Что хочу сказать: дорогие друзья, результат! Результат самое главное. Как он его достигает – это его собственное дело. Но он в истории останется, я слушаю его записи до сих пор и говорю: ни фига себе, как это тогда делали такое!

Ирина: Мравинский создавал гипнотическую атмосферу. Публика сидела как вкопанная с выпрямленными спинами. Я с детства помню его концерты. Что же это за такое искусство – человек стоит к тебе спиной, лица ты не видишь, жесты скупые, движений почти нет, на сцене вроде ничего не происходит, а тебя завораживает – магия. С концертов Мравинского никогда никто не выходил усталым. Наоборот, впечатление, что в тебя влили силу, и ты просто летел домой. Как вы можете объяснить, что после некоторых концертов публика выходит совершенно обессиленной, а с других концертов – улетает вдохновленная?

Теодор: Это энергия, биоэнергия. Когда музыкант на сцене смотрит на часы и говорит: «давайте свою смену отработаем». Тогда что вы хотите?