– Мак, все в порядке? – тихо спрашиваю я, положив руку ему на плечо. Не знаю, зачем это делаю. Рефлекс, привычка… желание.
И тут же жалею о своей «вольности». Потому что одним взмахом руки, он отталкивает меня в сторону, причем удар у него такой силы, что я сразу падаю, и лечу в противоположный угол Хранилища, скользя по гладкой поверхности комнаты.
Озноб прошибает каждую клеточку тела, вдобавок ко всему я больно ударяюсь им о твердую поверхность, ощущая новую волну паники.
Я дрожу, все еще не в силах отойти от столкновения со стеной, наблюдая за тем, как он теряет всякое самообладание. Теряет себя, потому что тот, кого я вижу сейчас, будто не является Макколэем Карлайлом.
Его тело и его состояние олицетворяет слово «боль», и в момент, когда он сжимает ладонями свою голову, я вижу в отражении, как искажается его лицо от немого крика. Это не просто безумие…
Его пальцы врезаются в его виски, царапая. Сходя с ума от ужаса, я наблюдаю за тем, как он не издает ни звука, но его губы кричат… Макколэй срывает с себя рубашку, и я замечаю, как вздуваются вены на его теле, скованные агонией мышцы бугрятся под кожей и «чешуей» татуировки.
Я не могу смотреть на это дальше, прикрывая глаза ладонями. Кажется, проходит целая вечность, но наверное, минут пять, до того момента, как его тело покрывается нанесенными себе царапинами. Макколэй пытается разбить стекла, избивая самого себя в отражении, пока не падает на пол без сил. И снова мне вспоминается мертвый кит…
Вопреки здравому смыслу, вопреки тому, что он мог отрубить меня, откинув в сторону, я поползаю к Макколэю, и обхватываю его лицо руками. Его трясет мелкой дрожью, все тело покрыто крошечными каплями пота.
Мое сердце обливается кровью, когда я вижу эту картину…
– Мак, пожалуйста… – вырывается из губ.
– Ты, – он вдруг распахивает глаза, и я не успеваю даже вскрикнуть. Его руки сжимают мое горло, и резко приподнимаясь, он прижимает к полу меня, сдавив вены на шее. Кислородное голодание наступает мгновенно, и я не узнаю в его темных глазах, и белках налитых кровью, Макколэя. – Скажи мне правду, Энигма. Скажи мне. Правду. Я не могу. Не могу… я тебя не вижу. Я ничего не вижу, – едва слышно шепчет несвязанный бред он, пока я теряю сознание, понимая, что он расплывается перед моим взором.
Все, как в бреду… как в глупом сне, и так хочется проснуться…
Я почти теряю сознание, когда слышу звук выстрела, и рука Макколэя мгновенно ослабевает на моем горле. Глубокий вдох возвращает меня в реальность.
Я кашляю, валяясь на полу, и прижимаюсь к тому, кто спас и защитил меня – достаточно лишь одного вдоха, чтобы узнать парфюм Джеймса Грейсона.
– Все будет хорошо, детка. Ты в безопасности. Я рядом, – слышу его голос я, и устало прижимаюсь к его груди, находясь на грани между реальностью и забытьем.
Словно вся боль, которую я должен был испытать за всю жизнь, обрушилась в мои плечи. Точнее, прострелила голову.
Я не знаю, что я делал, и как это выглядело со стороны, и не хочу знать.
Я не принадлежал себе, и в полной мере ощутил, как некто будто управляет моим телом, и я сопротивляюсь, доводя себя до безумия.
В целом мое состояние напоминало мне мощную галлюцинацию. Голоса, отражения, движения… все слилось в какофонию иллюзий и бреда.
Я не помню, что произошло. Смутно осознавал выстрел и то, как тело вновь пронзило током. Энергетический удар выбил из меня безумие… наверное. Но лишь на время.
И я не мог поверить в то, что здесь ничего нет.
Для меня все должно потерять значение. Потому что я уже мертв, энергетический удар ускорит процесс… моя жизнь должна была рухнуть, потерять смысл.
Но я лежал на полу, и смотрел на то, как этот сукин сын прижимает к груди мою девочку.
Сука. Которая льнет к нему в ответ, также, как прижималась к моей груди, засыпая на вершине вулкана.
Притворщица. А я идиот, который почитал ее предсказуемой, и безоговорочно принадлежащей мне.
– Джеймс… – слышу ее нежный шепот, и все расплывается перед глазами от лютой ненависти, доводящей до алой слепоты из-за красных всполохов перед глазами.
– Действуем по плану. Закроете его вплоть до допроса, – сухой приказ Джеймса вызывает во мне приступ смеха.
Я все равно ничего не расскажу о своем прорыве. Ведь я подохну через несколько часов. Программу уничтожения всех моих знаний, экспериментов и файлов смогу запустить дистанционно – пусть лучше они исчезнут с лица земли, чем выйдут в свет под другим именем.