Энигма

— Мы не могли бы пойти в лесопарк? Эта жара меня прямо-таки убивает. В моей комнате просто нечем дышать.

— Отлично.

— Я только возьму ключ.

Он вышел ждать на тротуар. Солнца не было. Матовое жаркое марево, баня застойного воздуха. Он снял синий блейзер и перекинул его через локоть. Она вышла к нему с сумочкой в руке. Еще один обмен осторожными улыбками.

— Вы первая не заморенная жарой из тех, кого я сегодня видел.

— Да? Чистейшая иллюзия.

Они поднялись к Ист-Хит-роуд, перешли через улицу и по траве направились к прудам. На работу она должна вернуться в понедельник; в издательстве она всего лишь девочка на побегушках. Он знал о ней больше, чем она думала, ознакомившись со сведениями, собранными, когда она временно пребывала под подозрением. Двадцать четыре года, специалист по английскому языку, даже издала книгу детских рассказов. Ее родители развелись, мать живет в Ирландии, замужем за каким-то художником. Отец — профессор в Йоркском университете.

— Не представляю, что я могу вам сказать.

— После возвращения вы виделись с Питером Филдингом?

Она покачала головой.

— Только говорила по телефону. Он в деревне.

— Это формальность. В сущности, просто разговор.

— Вы все еще?..

— Топчемся на месте. Более или менее. — Он перекинул блейзер на другую руку. Идти и не потеть было невозможно. — Я не совсем уверен, как давно вы знакомы с Филдингами.

Шли они очень медленно. Он сказал совершенную правду — пусть и желая намекнуть, что ему нравится ее платье, — но она в своем белом ситце действительно словно не поддавалась жаре. Такая миниатюрная, изящная, шестнадцатилетняя на вид. Однако в чем-то опытная, совсем не по-шестнадцатилетнему, уверенная в себе вопреки той первой минуте видимого смущения. Сексуально привлекательная молодая женщина, хранящая запах томных французских духов, которая избегала его глаз, отвечая либо земле, либо деревьям впереди.

— Только в течение этого лета. Три месяца, то есть с Питером.

— А с его отцом?

— Раза два-три мы ездили в величественное баронское жилище. Был званый вечер в лондонской квартире. Иногда обед или ужин в ресторане. Вроде последнего. Я же была просто подружкой его сына. И, честно говоря, совсем его не знала.

— Он вам нравился?

Она улыбнулась и немного помолчала.

— Не очень.

— Почему же?

— Тори. Меня воспитывали не в том духе.

— Справедливо. И ничего больше?

Она со смешком посмотрела на траву.

— Я как-то не представляла, что вы будете задавать такие вопросы.

— И я тоже. Импровизирую.

Она бросила на него удивленный взгляд, словно не ожидала подобной откровенности, потом снова улыбнулась. Он сказал:

— Все факты мы уже собрали. И теперь выясняем, как к нему относились люди.

— Собственно, дело не столько в нем. Просто их образ жизни.

— То, что ваш друг назвал притворством?

— Но только они не притворяются. Они просто такие, верно?

— Вы мне позволите снять галстук?

— Пожалуйста. Само собой.

— Я провел весь день, грезя о воде.

— Я тоже.

— Ну, по крайней мере у вас тут она есть. — Они проходили мимо дамского пруда за непроницаемой оградой из деревьев и кустов. Он сухо усмехнулся ей, сворачивая галстук. — За определенную цену.

— Лесби? Откуда вы про них знаете?

— Я начал службу с патрулирования тут неподалеку. Хэверсток-Хилл.

Она кивнула, а он подумал, как это просто… или может быть просто… когда они обходятся без обиняков, говорят прямо, что знают и думают, и живут действительно сегодня, а не пятьдесят лет назад, и произносят вслух то, что он чувствовал, но почему-то не умел сказать даже самому себе. Он тоже вырос, не слишком жалуя Филдингов и этот образ жизни. Когда проходишь обработку мозгов и ленишься думать, то начинаешь заглатывать шкалу ценностей цветных приложений к воскресным газетам, предрассудки твоего начальства, твоей профессии и забываешь, что есть люди с самостоятельным мышлением и независимостью, которые видят все это насквозь и не боятся…

Неожиданно она сказала:

— Это правда, что там избивают грязных стариков?

Его резко сбросили с небес на землю, и он был ошарашен больше, чем показал, будто шахматист, который нацелился на пешку противника и вдруг получает мат в один ход.

— Возможно. — Она глядела на траву. Секунды через две он сказал: — Я обычно давал им чашку чая. От себя.

Однако пауза была замечена.

— Извините. Мне не следовало спрашивать об этом. — Она посмотрела на него искоса. — Вы не очень ополицены.

— Мы к такому привыкли.

— Просто я как-то слышала. Извините, я… — Она покачала головой.

— Ничего. Мы с этим уживаемся. Сверхреакция.

— И я перебила…

Он перебросил блейзер через плечо и расстегнул рубашку.

— Мы пытаемся установить, не разочаровался ли он в этом образе жизни. Ваш друг сказал мне, что у его отца не было нужной смелости… ни смелости, ни воображения, чтобы уйти от всего этого.

— Питер так сказал?

— Его собственные слова.

Она ответила не сразу.

— Он был одним из тех людей, которые иногда словно находятся еще где-то. Понимаете? Словно они действуют чисто механически.

— И что еще?

Новая пауза.