Енисейская губерния. Статьи, очерки и рассказы

– До Москвы, воевода, совсем ничего осталось, – махнул рукой Степан, указывая на дорогу – только вот ночевать опять придется на постоялом дворе. В город нас, наверное, стража не пустит. На Москве смуты боятся. Я тут намедни с проезжавшими из Москвы казаками Яицкими говорил. – Степан опасливо закрутил головой.

– Садись ко мне в возок – Буркнул воевода – да прихвати с собой бражки – и грузно полез в карету.

Когда обоз тронулся, выпили по кружке браги и как следует закусив вареной медвежатиной, воевода повернулся к Перфильеву.

– Ну, сказывай, что там?

– Вражда там между двух царственных семейств возникла. Знающие люди на постоялом дворе говорили.

– Кто там что не поделил? – Усмехнулся, разглаживая бороду, воевода.

– Так Милославские с Нарышкиными и схлестнулись за трон царский.

– Погоди, погоди. Так Иван и Петр, говорят, оба на царство венчаны!

– Так-то оно так – скомкал Степан мокрую бороду в кулаке – только регентом-то при них и правительницей Софья Алексеевна, родная сестра Ивана. Они же из семейства Милославских будут, а Петр из рода Нарышкиных. Вот и получается, что для Софьи Алексеевны выгоднее будет, если на троне останется один Иван. К тому же говорят – Степан понизил голос, как будто кто-то их мог здесь услышать – Иван-то хворый не только телом, но и головой, говорят, мается. Да и где это видано, чтобы на царство сразу двоих помазали? Нет, определенно быть беде.

– Что языком-то болтаешь? – Одернул его воевода. – Плесни ка еще кваску.

– А вот истину люди говорят – не унимался Степан – Петр-то, сказывают, хоть и малец совсем еще, но ушлый и здоровьем Бог не обидел, а Иван и телом хвор, и головкой глуп, и к царствованию совсем не пригоден. Зато Софьюшка, кобыла лохматая, хочет Петра Алексеевича извести, да всю жизнь регентом над дурачком Ванькой и сидеть, а все эти ученые князья, что вокруг Софьюшки крутятся, ей в этом помогать будут. Ты уж, воевода, осторожнее там, гонор-то свой поумерь. Знаю я твой норов, а то кабы чего не вышло. Ладно, пойду я. Почивай, воевода – И Степан ловко выскочил на ходу из возка.

– А где гонцы-то царские, что-то я их давно не вижу? – Сплюнул в снег воевода.

– Так докладывать князю Голицыну, поди, ускакали. – Ощерился беззубым ртом Степан.

Уже ближе к полуночи караван наконец-то разместился на обширном постоялом дворе почти под самыми стенами московского кремля. До Великого праздника Рождества Христова оставалось ровно три дня.

***

Только под самое утро забылся коротким чутким сном воевода Салтыков. Ночью он, попарился в бане, где огромными ножницами его подстригли, подровняли бороду и усы, отросшие за дорогу до безобразия. И когда Александр Петрович наконец-то сел за стол выпить чарку водки и закусить, сквозь маленькие слюдяные окна трактира уже пробивался серый рассвет.

По давно сложившейся в московском Кремле традиции весь царский двор во главе, разумеется, с самим царем с утра до полудня всегда находился в кафедральном Успенском соборе на заутренней молитве и только после этого в Престольной палате государь, совместно с боярами, принимал послов, купцов и воевод.

Так было, говорят, всегда. При Михаиле Федоровиче, при Алексее Михайловиче и при его сыне Федоре Алексеевиче, которого воевода Салтыков знавал лично

– Ничего не изменилось. – Александр Петрович еле протиснулся сквозь огромную разноцветную толпу именитых гостей, заполонившую все пространство Большого Теремного дворца, начиная от Красного парадного крыльца, сеней и заканчивая Соборной палатой, где его вдруг подхватил под руку незнакомый человек.

– Пойдем, воевода, я тебя мигом в Государев кабинет проведу.

Раньше, когда Александр Петрович бывал в Теремном дворце, эта палата называлась Престольной. Именно здесь стоял престол царский. К его удивлению престол здесь так до сих пор и стоял. Только вот палата уже называлась не престольной, а Государевым кабинетом.

– На европейский лад, поди Софьюшка-то все делает? – С горечью подумал воевода.

– Здесь жди, воевода – проговорил незнакомец и скрылся за дверью опочивальни.

***

Воевода, отвыкший в Сибири от такой кричащей роскоши, опасливо озирался по сторонам. Три года назад, когда после смерти Алексея Михайловича на престол взошел Федор, ему доводилось однажды проходить через Престольную палату, но тогда здесь шел ремонт.

Теперь все стены и потолки зала были расписаны позолотой и яркой красной краской. Все лавки, стулья и диваны обиты малиновым бархатом и даже печи украшены красными изразцами.

– Пойдем, воевода – Все тот же человек, открыв перед ним двери, провел его в Грановитую палату. Здесь Александр Петрович никогда не был, у него дух захватило от размеров этого зала. Стены, подпирающие потолок на высоте 10 метров и смотревшие в комнату огромными 18-тью окнами, заполняли весь зал дневным светом, и освещали великолепную настенную живопись. Зрелище было поистине ошеломляющее.

В это время распахнулись все двери палаты и в зал хлынули толпы народа. Галдя и толкаясь, рассаживались они на лавках в только им одним известном порядке, однако мест сегодня явно не хватало.