Енисейские очерки

Что-то знакомое почудилосьь мне в его чертах. Был он испит, патлат и синеглаз. Усы картинно свисали вдоль рта, черные брови срослись на переносице, вид он имел пропаще-разбойничий, эффектный и очень потрепанный — припухлый, морщинистый, обветренный.

В каюте я вспоминал своего товарища по ресторану и размышлял над его знакомым видом до тех пор пока не понял, что передо мной постаревший и истаскавшийся Сашка Варлашкин. И снова ощутил я прилив восторга от изобретательности судьбы. Напряжение долгой дороги, близость деревни и эта странная встреча слились вдруг в единый порыв, и душу залихорадило от жажды жизни, приключений и я, обежав палубу в поисках Варлашкина, уже собрался спуститься в ресторан, как вдруг из пролета крутой корабельной лесенки возник сам Варлашкин. В одной его руке была непочатая бутылка пива, в другой — распечатанная коньяка. Через две минуты мы сидели у меня в каюте. Через полчаса тащили вещи Варлашкина и его попутчика. С Варлашкиным в двухместой каюте ехала молодая бабенка с ребятенком, брату ее не хватило не то места, не то денег на билет, и он кантовался на палубе, а Сашка по доброте затащил ее к себе в каюту. Теперь он волок этого Серегу ко мне в каюту. Набрали водки. Сашка все показывал запись в паспорте: жена-эвенкийка и две дочки. Там же лежала их фотография.

Из Москвы я вез крупную кучу денег, которую мне попросили передать в мирновскую экспедицию, деньги предназначались для оплаты груза и всей обратной дороги. Стояла осень. Деньги передала мне жена экспедиционного начальника — перевод по почте грозил большим процентом. Деньги были мелкими купюрами, и объемистый сверток не влезал ни в карман, ни за пазуху, поэтому я положил его на дно рюкзака. Рассчитывался с проводницей за белье, я допустил оплошность, при ней достав деньги из свертка.

Когда я проснулся, в каюте никого не было и дверь конечно осталась не запертой. Рюкзак стоял рядом, что-то я оттуда доставал, то ли нож, то кассеты для магнитофона. Денег не было. Поиски ни к чему не привели. Серега — Сашкин попутчик — предлагал перетрясти все его вещи и божился, что не брал. Сашка пил водку с новым попутчиком. Проводница исчезла. Плотный парень в сером костюме из спецотдела сказал, что дело гиблое, "тем более пьянка", и советывал, если я точно знаю, кто взял, например, Серега, то, лучше всего, когда теплоход остановится в Бахте, собрать своих мужиков и крепко его прижать.

Встряска была подходящая, хмель как ветром выдуло, и я бродил по ночной палубе, вглядываясь в кромешную тьму уже огромного, раздавшегося Енисея и ломал голову, что делать. В деревне я перезанял денег и рассчитался с экспедицией. Подумывал даже продать лес, пойманный весной с моим другом Бичом Геной и предназначенный для стройки нового дома. Но выкрутился и лес оставил — знал, что продавать такое нельзя.

Осень прошла стремительно. Я все собирался основательно заняться писанием повестух и остаться в деревне, вместо того, чтобы ехать на промысел. Поводом для этого служило почти придуманное обстоятельство — недовольство временного толяного напарника моим соседством, по его мнению, якобы перекрывающим ему ход соболя. Уже когда Толян уехал, прошел слух, что Генка уходит с охоты на другой участок, и я замученный выбором: промысел или повестухи, решил переложить ответственность на обстоятельства, и сказал, что если Генка едет охотиться, то я остаюсь в деревне, а если нет, то еду сам. К моей великой радости Генка с участка ушел. Я взял у начальника план-заданье на 25 соболей, за пару часов собрался, и загрузив "крым", полетел по взрытому снежным севером Енисею к устью Бахты, из которой уже листами оцинкованного железа несло шугу. Ночевал я на Бедной. Наутро сияло солнце, северок мел поземку по синему снегу и на градуснике было 15 градусов мороза. Я долго грел паялкой мотор. Хозяева Бедной, Санька и Олег Левченки, косясь на теплую избушку, с тоской смотрели, как я дергаю мотор, как поднимаю шиверу и как несколько раз глохну и меня несет на камни. Шугу перло уже "мятиком" — сплошной массой. Доехать точно до места не удалось — Бахта стояла у Косого порога. Я подтащил лодку, взял оружие и понягу, в которой побулькивал бутылек спирта и пошел в избушку, где меня ждал Толян — утром я говорил с ним с Бедной по рации.