Энн в Инглсайде

Все вдруг затихло. Перестал дуть ветер, вода не плескалась у свай пристани. По спине Нэнни пробежал холодок счастливого ожидания. Наконец-то она узнает секрет Дови!

— Ты знаешь Джимми Томаса, что живет на мысу? — спросила Дови. — Его еще кличут «Шестипалый Джимми Томас».

Нэнни кивнула. Конечно, она знала Томаса… Шестипалый Томас иногда наведывался в Инглсайд со своим фургоном, предлагая рыбу. Сьюзен говорила, что рыба у него бывает не такой уж свежей. Нэнни этот человек не нравился. У него была лысина с пушком кудрявых светлых волосков по краям и красный горбатый нос. Но при чем тут Томас?

— А Касси Томас ты знаешь? — продолжала Дови.

Нэнни видела Касси Томас один раз, когда та сидела в фургоне Шестипалого Джимми. Касси была примерно того же возраста, что и Нэнни. Копна рыжих волос и наглые зеленые глаза. Она тогда еще показала Нэнни язык.

— Ну, так вот, — Дови глубоко вздохнула, — слушай же: на самом деле ты Касси Томас, а она — Нэнни Блайт.

Нэнни непонимающе смотрела на Дови. В ее словах не было никакого смысла.

— Как… как это?

— Очень просто, — ответил Дови со снисходительной улыбкой. Раз уж Нэнни хочет узнать так называемый секрет, то надо ее как следует ошарашить. — Вы с Касси родились в одну ночь. Томасы тогда жили в Глене. Акушерка отнесла Касси в Инглсайд, а тебя — к Гомасам и положила им в колыбель. Она и Ди отнесла бы, но не посмела. Она ненавидела твою мать и решила таким образом расквитаться с ней. Так что на самом деле ты — Касси Томас, и тебе следовало бы жить там, на мысу, а бедной Касси полагалось бы жить в Инглсайде, а не получать колотушки от своей мачехи, Мне ее очень жаль.

И Нэнни поверила этой дурацкой выдумке — от первого до последнего слова. Ей никогда в жизни не лгали, и ей даже в голову не пришло усомниться в достоверности истории, рассказанной подругой. Девочка не могла себе представить, чтобы кто-нибудь, тем более ее обожаемая Дови, стал бы такое выдумывать. Нэнни глядела на Дови страдающим взглядом.

— А как… как про это узнала тетя Кейт? — пересохшими губами спросила она.

— Акушерка призналась ей перед смертью. Наверное, ее мучили угрызения совести. Тетя Кейт никому, кроме меня, про это не говорила. А когда я приехала в Глен и увидела Касси Томас… то есть Нэн Блайт… то убедилась, что все это правда: у нее такие же глаза, как у твоей матери, и такие же рыжие волосы. А у тебя темные глаза и волосы. Вот поэтому ты и не похожа на Ди, а близнецы всегда похожи. И у Касси такие же уши, как у твоего отца — плотно прижатые к голове. Не знаю только, что теперь можно сделать. Но мне всегда казалось, что это несправедливо: ты как сыр в масле катаешься, а бедная Касси… то есть Нэн… ходит в лохмотьях и часто ложится спать голодная. А Шестипалый Джимми бьет ее, когда приходит домой пьяный. Ну, чего ты на меня вытаращилась?

У Нэнни душа разрывалась от горя. Теперь все ясно. Их знакомые всегда удивлялись, почему они с Ди не похожи. Так вот почему!

— Зачем ты мне это рассказала, Дови Джонсон? Та пожала плечами:

— Я же не говорила, что тебе этот секрет должен понравиться. Ты сама ко мне пристала. Куда ты?

Белая как мел, Нэнни, шатаясь, встала на ноги.

— Домой. Пойду скажу маме, — со слезами в голосе прошептала она.

— Не смей! Ты обещала никому не рассказывать — забыла, что ли?

Нэнни смотрела на Дови. Верно, она обещала не проболтаться. И мама всегда говорит, что обещания надо выполнять.

— Я, пожалуй, тоже пойду, — сказала Дови, которой не понравилось выражение лица Нэн.

Она схватила зонтик и убежала, мелькая полными голыми икрами. А несчастная девочка, маленький мирок которой превратился в руины, осталась стоять на пристани. Но Дови на это было наплевать. Эта Нэнни верит каждому слову. Ее даже обманывать неинтересно. Конечно, она все расскажет матери и узнает, что Дови ее провела.

«Хорошо, что в воскресенье я уезжаю домой», — подумала Дови.

А Нэнни долго-долго сидела на пристани, раздавленная отчаянием, ослепшая от горя. Она не мамина дочка! Она дочка Шестипалого Джимми… Шестипалого Джимми, которого она всегда в глубине души побаивалась за то, что у него шесть пальцев. Ей не место в Инглсайде, ее не должны любить мама и папа. Девочка жалобно застонала. Если папа с мамой узнают об этом, они перестанут ее любить. Они полюбят Касси Томас.

Нэнни обхватила голову руками.

— Как все ужасно, — проговорила она.

Глава двадцать восьмая

— Что это ты ничего не ешь, детка? — спросила ее за ужином Сьюзен.

— Может быть, на солнце перегрелась? — забеспокоилась мама. — У тебя не болит голова?

— Д-да, — проговорила Нэнни. Но болела у нее не голова. Вот она и соврала маме. И сколько еще придется врать? Теперь, узнав жуткую правду, она никогда в жизни не сможет проглотить ни кусочка. И с мамой поделиться нельзя. Не столько из-за клятвы — Сьюзен как-то сказала, что дурное обещание лучше нарушить, чем выполнить, — а потому, что мама расстроится. Каким-то образом Нэнни знала, что мама очень расстроится. А маму нельзя расстраивать… И папу тоже.