Энн в Саммерсайде

По его лицу было заметно, что он вот-вот расхохочется. «Может, он не такой уж надутый индюк? — подумала Энн. — Просто чересчур серьезен, потому что молод и застенчив?» Но вся эта вакханалия обличений привела Энн в ужас. К тому же начать ее оказалось гораздо легче, чем закончить. Трикси и Хью с дьявольской изобретательностью бросали одно обвинение за другим, при этом не утверждая напрямую, что их отец действительно когда-либо совершил что-либо подобное. Энн легко себе представляла, как Хью, широко раскрыв невинные глаза, будет оправдываться: «Я просто хотел знать мнение доктора Картера!»

— А что вы скажете о человеке, — продолжала Трикси, — который без спросу читает письма, адресованные его жене?

— А который отправился на похороны своего собственного отца в рабочем комбинезоне? — спросил Хью. — Что они еще придумают?

Миссис Тейлор уже не скрывала слез, а Эсма застыла в немом отчаянии. Всепропало, ничто уже не имеет значения. Она повернулась и посмотрела в лицо доктора Картера, которого теряла навеки. И вдруг, раз в жизни, произнесла удивительно умную вещь:

— А что вы скажете о человеке, который потратил целый день на поиски котят, мать которых застрелили у него на глазах, потому что ему было невыносимо думать, что они медленно умрут с голоду?

В комнате наступила странная тишина. Трикси и Хью вдруг стало стыдно. И тут подала голос миссис Тейлор, которая сочла своим долгом поддержать Эсму:

— А как он вышивает… Прошлой зимой, когда у него был радикулит, он вышил очаровательную салфетку на стол в гостиной.

У каждого человека есть предел терпения, и на этом месте у Сайруса Тейлора оно иссякло. Он с такой силой оттолкнулся от стола, что проехал на стуле по лакированному полу и ударился о столик, на котором стояла его обожаемая ваза. Столик перевернулся, ваза разбилась вдребезги. А Сайрус вскочил на ноги и, задыхаясь от гнева и дергая лохматыми седыми бровями, разразился негодующей тирадой:

— Слушай, жена, запомни раз и навсегда — я не занимаюсь вышиванием! Если человек, прикованный к постели проклятым радикулитом, от скуки вышил салфеточку, неужели его надо за это позорить всю оставшуюся жизнь? А вы, значит, считаете, что я оглох, мисс Ширли? Не слышу ни слова?

— Она этого не говорила, папа! — воскликнула Трикси, которая совсем не боялась отца, когда он сердился вслух.

— Ну, конечно, она вообще ничего не говорила. Никто ничего не говорил! И ты не говорила, что мне шестьдесят восемь лет, хотя мне только шестьдесят два! И не говорила, что я не разрешаю твоей матери завести собаку! Господи, да если тебе хочется, жена, заводи хоть тысячу собак. Когда это я тебе что-нибудь не разрешал?

— Никогда, отец, никогда! — рыдала миссис Тейлор. — И я вовсе не хочу собаку. Мне и в голову такое не приходило.

— И когда это я вскрывал твои письма? Когда это я вел дневник? Дневник! Когда появлялся на похоронах в рабочем комбинезоне? Выпускал корову пастись на кладбище? Какая это моя тетка находится в приюте для бедных? И когда я бросал кому-нибудь в лицо жаркое? И с каких это пор вы питаетесь одними яйцами и фруктами?

— Это все неправда, отец, — рыдала миссис Тейлор. — Более заботливого мужа и отца и представить себе нельзя!

— И разве ты сама не попросила купить тебе на Рождество галоши?

— Попросила, конечно, попросила. И мне в них было так тепло и сухо.

— Тогда к чему все это вранье?! — торжествующе воскликнул Сайрус, окидывая взглядом комнату. Его глаза встретились с глазами Энн, и вдруг случилось невероятное. Сайрус ухмыльнулся. У него даже появились на щеках ямочки. Эти ямочки совершенно переменили его лицо. Он поднял стул, поставил его на место и сел. — Знаете, доктор Картер, у меня действительно есть одна очень неприятная привычка: когда меня рассердят, я долго на всех дуюсь и отказываюсь разговаривать. Но ведь у каждого есть какой-нибудь недостаток — у меня вот такой. Зато только один. Ну ладно, мать, хватит плакать. Я признаю, что получил по заслугам. Вот только про вышивание не надо было вспоминать. А тебе, дочка, я всегда буду благодарен за то, что ты одна замолвила обо мне доброе слово. Скажите, чтобы Магги подмелаосколки… Вы все, конечно, счастливы, что эта чертова ваза наконец-то разбилась… Ну, где там десерт?

Энн никогда бы не поверила, что вечер, начавшийся так ужасно, может так хорошо кончиться. Сайрус превратился в превосходного, веселого и приветливого хозяина. И видимо, не стал сводить с детьми счеты и потом. Через несколько дней Трикси пришла к Энн и сообщила, что наконец-то набралась духу сказать отцу про свое обручение с Джонни.

— Ну и что, он очень сердился?

— Нет… он нисколько не сердился, — со смущенным видом призналась Трикси. — Фыркнул и сказал: «Наконец-то! Сколько можно морочить девчонке голову? Два года ходил вокруг да около, отпугивая других женихов». По-моему, ему просто неловко опять впадать в молчанку, когда с той не прошло еще и недели. А вообще-то папа прелесть что за человек.

— По-моему, он гораздо лучше, чем вы того заслуживаете, — сурово заключила Энн. — Ну что вы несли тогда за обедом, Трикси?