Энни из Эвонли

Энни и Диана переглянулись, ища друг у друга утешения.

В половине второго Марилла вновь появилась из общей залы.

– Девочки, надо обедать. Все есть хотят, и нет смысла ждать дальше. Присцилла и миссис Морган не приедут, это очевидно, и ожиданием ничего не поправишь.

Энни и Диана принялись подавать на стол, но прежний их пыл иссяк.

– Мне кажется, я и ложки не съем, – грустно сказала Диана.

– Я тоже. Но я думаю, всё будет хорошо, все-таки у нас мисс Стейси, мистер и миссис Аллены, – безразличным тоном промолвила Энни.

Раскладывая горошек, Диана попробовала его, и ее лицо приобрело странное выражение.

– Энни, ты клала сахар в горошек?

– Да, – ответила Энни, машинально разминая картошку. – Я положила ложку, мы всегда кладем. А тебе что, не нравится?

– Но я тоже положила ложку, когда ставила на огонь, – сообщила Диана.

Энни оставила в покое мялку и тоже попробовала горошек. На ее лице появилась гримаса.

– До чего отвратительно! Вот никогда не думала, что ты положишь сахар. Я же знаю, твоя мать никогда так не делает. Я почему-то вспомнила об этом, ну и положила ложку.

– Когда много поваров, так бывает, – вступила в разговор Марилла, которая слушала девушек с каким-то виноватым видом. – Я не думала, Энни, что ты вспомнишь о сахаре, потому что была уверена, что ты никогда его до этого не клала. Поэтому я положила ложку.

Гости слышали, как в кухне раздавались взрывы хохота, но так и не узнали о его причине. Зеленого горошка на столе, однако, в этот день не было.

– Ладно, – заговорила первой Энни, придя в себя и вздохнув, – как бы там ни случилось, у нас есть салат, и я не думаю, что с бобами могло что-то стрястись. Понесли на стол, давайте обедать.

Нельзя сказать, что в смысле общения обед удался. Аллены и мисс Стейси старались во всю спасти положение, и незаметно было, чтобы обычная невозмутимость Мариллы отказала ей. Но Энни и Диана, пройдя через утреннее волнение и последующее разочарование, не могли ни говорить, ни есть. Энни героически пыталась нести свой крест и поддерживать беседу с гостями, но ее речь была лишена обычной яркости и живости и, несмотря на ее любовь к Алленам и мисс Стейси, она не могла не думать о том, как хорошо было бы, если бы все разошлись по домам, а она могла бы разделить с подушкой свою усталость и разочарование.

Не зря все-таки поговаривают: «пришла беда отворяй ворота». Несчастья этого дня еще не кончились. В тот момент, как мистер Аллен кончил благодарить хозяев за обед и поднялся, с лестницы послышался ужасный грохот, какой бывает, когда что-то твердое катится по ступенькам и наконец громко ударяется о пол. Все выбежали из комнаты в переднюю. Энни издала горестный крик.

У подножья лестницы валялась разбитая розовая морская раковина вперемежку с фрагментами того, что до этого было подносом мисс Барри, а на верхней ступеньке лестницы на коленях стоял на коленях перепуганный Дэви и широко раскрытыми глазами смотрел на разгром.

– Дэви, – угрожающе спросила Марилла, ты нарочно сбросил эту раковину?

– Да нет, ничего я не бросал, – захныкал Дэви. – Я тут стою себе на коленях, спокойно так, и смотрю на вас внизу сквозь перила, и ногой вдруг нечаянно толкаю вот это старье, и оно летит вниз, и… Жутко есть хочется. Лучше б меня побили и на этом бы кончили, вместо чтобы загонять меня сюда, тут ничего не видно и скучно.

– Дэви не виноват, – вступилась Энни, собирая разбитое дрожащими пальцами. – Это всё я. Я положила поднос на лестницу и забыла. Это наказание за мою безответственность. Ой, что же теперь скажет мисс Барри!

– Ну ты же знаешь, она только купила это, это не то что фамильное что-нибудь, – промолвила Диана, пытаясь успокоить Энни.

Гости ушли вскоре после этого, чувствуя, что это самое тактичное из того, что они могут сделать в данный момент, Энни с Дианой помыли посуду, разговаривая друг с другом куда меньше обычного. Потом Диана ушла с головной болью домой, а Энни со своей головной болью удалилась в свою комнату и находилась там до тех пор, пока Марилла не вернулась под вечер с почты с письмом от Присциллы, написанным днем раньше. Оказывается, миссис Морган так здорово повредила колено, что не может выходить из своей комнаты.

«И еще, дорогая Энни, – писала Присцилла, – мне так жаль, но я боюсь, что она вообще не заедет к вам в этот раз, потому что к тому времени, как ее колено заживет, ей уже надо будет ехать в Торонто. Тетя должна быть там к определенному времени».