Энси - Хозяин Времени

Айра с Хови были заметно разочарованы тем, насколько обыденно все это звучало, принимая во внимание обстоятельства. Однако они страшно завидовали, что я провел столько времени — целый обед! — с Кирстен. Мне и привирать не пришлось. Даже наоборот — чем больше я старался все сгладить, тем сильнее они мне завидовали.

Когда твои друзья тебе завидуют — это что-то, скажу я вам. Они отпустили несколько стандартных грубых шуточек, какие обычно друзья отпускают в отношении красивых девушек, совершенно для них недоступных. Я и сам был не прочь сделать то же самое, но промолчал. Потом беседа вернулась к теме смерти — вещи столь же завлекательной и столь же отдаленной, как секс.

— Они там, наверно, в религию все впали? — спросил Айра. — Обычное дело, когда кто-то заболевает. Помните Ховиных родителей, когда они думали, будто он подхватил коровье бешенство?

— Не напоминай, — пробурчал Хови.

Я покопался в голове. Да нет, ничего такого в доме Умляутов я не заметил. Они даже молитву перед едой не произнесли, как это в обычае у нас — разумеется, когда кто-то о ней вспоминает. Айра прав — если бы Гуннар был моим сыном, я только бы и знал, что молился.

— Их мама вообще не говорит про его болезнь, — сообщил я друзьям. — Похоже, такая у них линия поведения. Правда, мне было не по себе, потому что... ну, знаете как оно, когда в комнате слон[5].

Тут Хови смотрит на меня своими глазами тонущего пингвина, и я знаю, что за этим воспоследует.

— Шутишь, что ли? А разве это разрешено — держать в доме слона?

— Ну да, — говорю не моргнув глазом. — Это такая специальная порода домашних слонов. К тому же он пишет хоботом модернистские картины.

— Знаешь что, — понемногу закипает Хови, — ты ври, да не завирайся!

Я мог бы морочить ему голову до бесконечности, если бы не Айра.

— Это такая фигура речи, Хови, — говорит он. — Ну вот представь: есть какая-то проблема, о ней все знают, но делают вид, что ее нет. Тогда и говорят: «в комнате слон» — потому что он огромный и толстый, и его сложно игнорировать.

Хови задумывается, потом кивает головой:

— А, понял. Избыточный вес часто набирают, когда железы внутренней секреции плохо работают. Это у них мама такая?

На этот раз Айра даже не пытается бросить Хови спасательный круг.

* * *

Во второй половине дня у меня снова произошла знаменательная встреча в коридоре. Подобные моменты оставляют в мозгу ожог подобно окурку в кожаной диванной обивке. Меня же он оставил с обширной мозговой травмой.

Это произошло перед последним уроком. Я торопился к своему шкафчику за учебником математики. И тут из-за спины донеслось:

— Энси!

Знакомый голос. За последние три дня он произнес мое имя ровно такое же количество раз.

Обернувшись, я увидел не кого иного, как Кирстен Умляут. Глаза ее влажно поблескивали, и первое, что поразило мой бедный ум — в слезах Кирстен еще прекраснее, чем обычно.

— Я слышала, что ты сделал ради Гуннара, — сказала она.

Ну, думаю, сейчас она мне ка-ак залепит. И говорю:

— Д-да, извини... глупо получилось...

— Я только хотела сказать — это так великодушно с твоей стороны!

— Правда?..

— Правда. Я так тебе благодарна!

Вот тогда это и случилось. Кирстен поцеловала меня. Вообще-то, думаю, она собиралась лишь чмокнуть меня в щеку, но поскольку я в то мгновение закрыл шкафчик и повернулся, то поцелуй пришелся прямо мне в губы.

Вероятно, вы сейчас думаете: ну все, сбылись мечты и грезы, время остановилось, фейерверки и спецэффекты, как в «Матрице». Ага, как же. Дело в том, что так происходит лишь тогда, когда ты этого ожидаешь, когда подготовился душевно и физически. А тут — как снег на голову. Все равно что дать полный газ на холодный мотор — шестерни скрежещут, дым столбом, а толку чуть. Поцелуй из дара небес превратился в адское испытание.

Видите ли, предыдущим уроком у меня была физкультура, проходившая на улице; погода стояла прохладная, поэтому мой нос был забит черт-те чем и дышать приходилось через рот. Короче, Кирстен залепляет мне свой поцелуй как раз в тот момент, когда я разинул пасть, словно рыба.

Меня прошибает миллионом вольт. Это уж слишком — и мой рассудок решает отправиться в отпуск на Гавайи; я почти что слышу гул двигателей самолета, отрывающегося от взлетной полосы аэропорта Ла-Гуардиа. Единственная мысль, еще бьющаяся в голове: «Слава богу, брекеты сняли месяц назад» — тут же сменяется ужасом: Кирстен непременно обнаружит мой ретейнер[6], и на кой мне именно сегодня взбрело на ум лопать за ланчем салями, и забил ли ее запах брауни, которым я заел эту самую салями, и откуда это вдруг повеяло мятой?..

А в следующий миг я слышу какой-то звон — должно быть, звенит у меня в ушах; правда, я тут же соображаю, что это звонок на урок, из чего следует, что я опоздал и меня оставят после занятий; но все это неважно, потому что в ту же секунду раздается щелчок фотоаппарата — это Дьюи Лопес запечатлевает мгновение для вечности и, крикнув «Спасибо, ребята, вы просто супер!», уматывает — по всей вероятности, искать мои мозги на пляже острова Мауи.