Энские истории

Я прогуливался по рынку и увлеченно смотрел себе под ноги. Если видел книги, то задерживался около них подольше. И одна книга привлекла мое внимание. Не могла не привлечь! Толстенный фолиант, на немецком языке, 1834 года издания, с готическим шрифтом и красивым экслибрисом на титульном листе продавался бородатым мужичком всего за два рубля. Немецкий, правда, я не знаю, но все равно купил. Дал пять рублей, и даже сдачу не потребовал. Мужичок расчувствовался чуть ли не до слез; из груды старых книг, лежавших позади него, он выудил серую картонную папочку и протянул мне. Я сначала отказался, но мужичок был настойчив. У бедных людей особенно развито чувство собственного достоинства: ведь он не попрошайничал, а торговал, пусть даже за бесценок. Стало быть, если он не мог дать сдачу (торговля не задалась, объяснил незадачливый букинист), нужно было вернуть ее товаром. Я понял, что отказываться бесполезно.

До сих пор не пойму, почему я не выбросил эту папку по дороге; я принес ее домой и начал читать. Ну, а уж когда начал, не мог оторваться.

Потом я долго терялся в догадках: как эта рукопись могла оказаться у мужичка? С трудом я дождался следующих выходных; в субботу чуть свет поспешил на станцию метро "Войковская"; оттуда — десять минут на трамвае, и оказался у цели.

Я несколько раз обошел всю барахолку, пока не увидел бородатого продавца. Спросил его про папку: откуда, мол, ты ее взял?

Видимо, мужичок окончательно пропитался духом предпринимательства (а еще говорят, что русский народ невосприимчив к переменам): он отказывался предоставить интересующую меня информацию иначе, как за вознаграждение. Наконец, когда требуемая сумма была уплачена — денежный эквивалент бутылки водки — он сообщил мне адрес неизвестного Автора. Я второпях записал его на спичечном коробке и поспешил убраться.

* * *

В карманах было немного денег; я купил недорогой коньяк — любимый напиток, если судить по тексту — лимон, шоколад и торт.

Через час я стоял перед заветной дверью. Выкурил на лестничной площадке две сигареты подряд; нервно затоптал окурки. Собрался с духом и нежно нажал розовую кнопку звонка.

По ту сторону двери послышались шаги. Щелкнул замок; на пороге стоял он, я это сразу понял!

* * *

Высокий, немного сутулый мужчина лет сорока; поредевшие черные волосы зачесаны назад.

Некоторое время мы стояли, молча разглядывая друг друга. Наконец я смог выдавить из себя смущенное "Здравствуйте!". Протянул ему папку и сказал:

— Я прочитал вашу рукопись…

Он посторонился, приглашая меня войти.

* * *

Мы сидели на кухне, пили коньяк, закусывая шоколадом и ломтиками лимона. Я осторожно поинтересовался:

— Почему вы не хотите это опубликовать?

— А зачем? — поморщился Автор. — Сто тысяч экземпляров или один: какая разница?

— Ну, все-таки… Это деньги, — неуверенно произнес я.

Он задумался. Потом ответил:

— Ну, во-первых, не такие уж и большие… А во-вторых… Литература — это не средство заработка, а, скорее — попытка оправдать смысл своего существования.

Эта фраза окончательно меня покорила; хотя был в ней элемент какого-то невинного позерства. И, тем не менее, я почувствовал себя свободнее.

— Впрочем, если ты захочешь это напечатать, я возражать не буду. Могу даже дать адрес одного хорошего издательства, — добавил он.

Конечно же, я загорелся этой идеей! Но Автор выдвинул два непременных условия: текст нельзя редактировать и, кроме того, его имя не должно стоять на обложке. Я согласился и, осмелев, спросил:

— В рукописи есть несколько моментов, которые мне не совсем понятны. Не могли бы вы кое-что объяснить?

— Валяй, — улыбнулся он.

— Ваша книга состоит из шести небольших повестей. С первыми тремя все более или менее ясно. Правда, я не мог догадаться, кто этот таинственный незнакомец. Дьявол? Слишком просто. Но в начале шестой повести четко сказано: это сам Писатель, который находится внутри сюжета. Все сразу встало на свои места. А вот четвертая и пятая… В четвертой главный герой — его фамилия Беленов — излагает одни события, а в пятой оказывается, что все было совсем иначе. Почему?

— А сам ты как думаешь? — он хитро прищурился.

— Ну-у… Я, конечно, могу ошибаться… Но мне кажется, дело тут вот в чем. Говорят, когда человек тонет, у него перед глазами встает вся его жизнь. Наверное, то же самое происходит, если человеку отрубают голову; мозг какое-то время еще живет. Значит, то, что описано в четвертой повести — это предсмертные видения.

Он одобрительно кивнул. Воодушевленный его поощрением, я продолжал:

— Там есть ключевая фраза: "Мозг еще жил; память услужливо собирала осколки воспоминаний; но только складывала их в картину чужой, не моей, жизни: ничтожная награда за мое блестящее поражение." То есть Некто, который руководит Игрой, сжалился над затравленным обезумевшим убийцей, и показал ему не то, что было в действительности.

— Верно.

— Но… Тогда получается, что Женщина, которая ехала с Беленовым в поезде, и которую он оставил на маленькой безымянной станции — это его Жизнь; он хочет к ней вернуться и не может, потому что сам уже мертв.