Энтони Джон

«Приготовительное и коммерческое училище» Теттериджа, как ни странно, процветало. В циркулярах о школе говорилось, что она отвечает городским потребностям. Состоятельный класс Мидлсбро, вернее, торговцы, служащие, получавшие приличный заработок, и зажиточные углекопы были донельзя расчетливы, но среди простых рабочих и механиков находились многие, которые мечтали о лучшем будущем для своих детей. Очень многие стремились к образованию, чего боялись в высших кругах как начала красной опасности и нарушения основ, но рабочие смотрели на образование как на верный путь в обетованную землю. У Теттериджа был несомненный педагогический талант. Мальчики любили его и часто говорили о нем и о том, с чем он их ознакомил. Было ясно, что дом на Брайдлингтон-стрит скоро окажется недостаточным по размерам.

— Это звучит безрассудно, — сказал Теттеридж, — но иногда мне хочется, чтобы я в свое время не был таким чувствительным.

— Что же вы сделали, в чем вы себя упрекаете? — спросил Энтони.

— Я последовал вашему отличному, но юношескому совету, Тони, и основал эту школу, — объяснил Теттеридж.

— Что же в этом дурного? — рассмеялся Энтони.

— Успех, — ответил Теттеридж. — Школа слишком быстро растет. В конце концов, она станет большой организацией с филиальными учреждениями, с помощниками и священниками, которые будут читать молитвы в восемь часов. Я должен буду надеть фрак и напялить на голову цилиндр. Родители моих учеников, несомненно, мечтают об этом.

— Но останутся праздники, во время которых вы сможете делать экскурсии пешком, в коротких брюках и клетчатых кепи, — весело откликнулся Энтони.

— Нет, я не смогу делать этого, — сказал Теттеридж. — Я должен буду жениться. Вероятно, у меня будут дети. Придется уезжать на месяц на берег моря и слушать негритянские песни. Дети будут этого требовать. Мне, очевидно, не обойтись, и я никогда не покину Мидлсбро. Я, вероятно, и умру здесь в качестве почетного гражданина города. Знаете ли, о чем я когда-то мечтал? Я все это до точности разработал. Я хотел бы странствовать по всему свету с моей скрипкой, как Оливер Голдсмит. По пути зарабатывать свой хлеб, ночевать под открытым небом или где-нибудь в деревенском сарае, слушать разговоры и рассказы, наблюдать людей, любоваться видами, сочинять стихи, сидя на камне у проезжей дороги. Знаете, Тони, мне кажется, я мог бы себе составить имя в качестве поэта, оставить по себе память.

— Но у вас остаются свободные вечера, — возразил Энтони. — Ученики уходят в четыре часа. Вы могли бы писать между чаем и ужином.

— Но как вы думаете, что бы сказали родители моих учеников, если бы я этим занялся? Да и рифмы не приходят между чаем и ужином, они приходят во время урока математики. И я гоню их прочь и закрываю за ними дверь. Они никогда больше не возвращаются.

Лицо Энтони выражало смущение. Он что-то начинал понимать. Теттеридж засмеялся.

— Совершенно верно, — сказал он. Он снял с камина карточку дочери учителя и поцеловал ее. — Я скоро женюсь на самой прекрасной девушке, и мы будем очень счастливы.

Он поставил на место последний снимок мисс Ситон. У нее уже не было прежнего кукольного выражения. Рот сделался более серьезным, и исчезло удивление в глазах. Она была больше похожа на молодую женщину.

Теттеридж предоставил Энтони поиски новых возможностей. Энтони не знал еще, что делать, когда случилось нечто неожиданное. Младшая сестра Уормингтон после недолгой болезни умерла. Миссис Плумберри ухаживала за нею во время болезни и по просьбе Энтони пошла узнать в доме № 15 на Бертон-сквер, как обстоят дела. Дело казалось подходящим. В саду были выстроены две большие классные комнаты. Миссис Плумберри от рождения была хорошим дипломатом. Она сообщила, что мисс Уормингтон, оставшись совершенно одинокой, поплакала на материнском плече миссис Плумберри и созналась ей, что школа значительно упала за последнее время, что у нее не было ни сил, ни желания вести ее дальше. Миссис Плумберри посоветовала ей поискать себе заместителя и поговорить о том, чтобы у нее купили школу. Мисс Уормингтон сказала, что охотно продала бы дело, но не знает, где ей найти покупателя, и миссис Плумберри, не обещав ничего определенного, сказала, что поищет.

И случилось, что раз миссис Стронгсарм и Энтони снова очутились в столовой дома 15 на Бертон-сквер, но в этот раз миссис Стронгсарм уже не сидела на краешке стула и, когда вошла мисс Уормингтон, она первая протянула ей руку. Сначала миссис Стронгсарм хотела сделать вид, что она не видит протянутой руки, но вторая натура взяла верх. Мисс Уормингтон, старая и слабая женщина, была все-таки еще достаточно внушительной, и миссис Стронгсарм сочла нужным извиниться за вторжение.

Мисс Уормингтон улыбнулась, когда пожала руку Энтони.

— Когда мы виделись в последний раз, вы были маленьким мальчиком, — сказала она, — и вы сидели на стуле, поджав под себя ногу.

— И он не захотел поступить к вам в школу, если помните, — вмешалась миссис Стронгсарм. Она считала все-таки нужным напомнить об этом.

Мисс Уормингтон покраснела.