Энцелад Титан. Галактические законы. Континуум

Насколко это может быть больно поймёт только тот, кто сам пережил нечто подобное. Если обычный человек умножит самую сильную пережитую им боль в сотни миллиардов раз, то приблизится к тому, что является нормой для телекинетика Ф-класса, шестого уровня. Тем у кого А-класс, первый, в случае болезни или ранения значительно больнее. Моя квалификация – шведская. У русских, американцев, японцев и китайцев – свои шкалы. Сэму вообще две шкалы влепили, в четырндцать все обязанны пройти тест, а он – полукровка, тест пришлось дважды проходить. Если бы обычные люди знали… тогда может быть, не возникало бы вопросов почему медиколог или медсестра получают от телекинетика сердитый ответ на вопрос: ” Насколько тебе больно по шкале от ноля до десяти, где «десять» худшая возможная боль, а ноль – совсем ничего не болит?”. Они не понимают, что для телекинетика моего уровня почти никогда нет «люкса», называемого ”полное отсутствие боли”. И ”десять” совершенно точно не может описать ”худшую возможную боль”. И, к сожалению, к боли не привыкаешь. По крайней мере, мне привыкнуть не удалось. Если бы кто-то из медиков мог проявить эмпатию… Тогда, может быть, мне не пришлось бы постоянно слышать мысли медицинского персонала типа: ”Нестабильный телекинетик… что еще от него можно было ожидать…” Но, возможно, на инопланетных монстров их эмпатия не распространяется? Не знаю… Так как помимо проклятия быть телекинетиком, меня ещё угораздило родиться телепатом, мне приходится слышишь всё: то, что хочешь услышать, и то, что не хочешь слышать ни при каких обстоятельствах. Это может вызывать неловкость. Это может быть забавно и даже смешно. Это может быть здорово. Это может быть опасно. Но в большинстве случаев это лишь заставляет носителя гена телепатии страдать. Друзья? Забудь об этом! Ты – отщепенец, чудовище и отвратительный монстр, вызывающий страх. С того момента, как ты получил стигму телепата и телекинетика А-класса. И я успел стать социопатом почти на девяносто пять процентов и получить стигму нестабильного телекинетика. Пока Ольга и Сэм не приняли меня, как равного, посчитав что все мои отличия от нормальных людей скорее милое, неопасное отклонение, а не отталкивающее, шокирующее, отвратительное, жуткое уродство. До них у меня друзей среди ровесников почти не было. Были лишь среди взрослых. Но Ольга – русская, а Сэм – наполовину русский. Может, у них так принято, монстров всяких социализировать?

Кто-то пытается переместить меня на операционный стол. Они это говорят мне. К сожалению, это единственное, что они сказали. Ни единого слова о том, где я нахожусь и что случилось. Я думал, что больнее быть уже просто не может. И ошибался. Те несколько секунд эти два индивида касаются меня я успеваю прочитать то, о чём они думают.

– Какой красивый мальчишка. Я не знала, что среди Коммандоркапитанов есть такие молоденькие. Совершенно точно, младше двадцати лет. Жаль мальчугана. Вот всегда думала, что среди Коммандоркапитанов первого и второго рангов лишь пятидесятилетние. А этот – почти ребёнок. Если он выживет, ничего хорошего его не ждёт. Лихорадка Леднёва – это ад.

Вот спасибо. Вначале назвали ребёнком, а я между прочим звезды зажигал. И корабли, попавшие в зону притяжения чёрных дыр, вытаскивал без потерь… Потом вообще ад пообещали.

– Парень потерял много крови, и ранение плохое, и высок риск стремительного распространения инфекции. Плохо. Не очень уверен, что удастся его вытащить, но попытаться всё равно стоит.

Этот вообще в смертники записал…Ясно. Эти двое не хирурги, просто перемещают на операционный стол. Санитары. Когда касаешься случайно мыслей хирурга – вот тогда действительно жутко становится. А эти двое… Очень информативно… Расскажите мне что-нибудь, что я не могу вычислить сам.

Нет, я понимаю, конечно, что сарказм мне вряд-ли поможет. Как я уже говорил, иногда слышишь чуть больше, чем хотелось бы. Чувство смущения в момент случайного телепатического касания возникает только у тех телепатов, у которых дар телепатии полностью проявился в более позднем возрасте, только если не привык слышать чужие мысли с самого детства. Но, по-крайней мере, я снова слышу отдельные слова, звуки и чувствую запахи. Запах больниц я помню очень хорошо. Не забыть, с раннего детства впечаталось в подсознание. Я чувствую, что кто-то пытается придержать мою голову и прижимает анестезионную маску к моему лицу.