Интерес новизны представляет только семья рыбопромышленника Смолокурова («На горах»), нежного отца и человека как будто совсем порядочного, но в торговом деле без зазрения совести надувающего самого близкого приятеля. В первых двух частях «В лесах» вполне очерчены и те картины быта, на которые М. такой удивительный мастер: обеды, обряды, промыслы, гулянки, моления, скитская жизнь, прения о вере; дальнейшие повторы всего этого очень утомительны. Особенно скучны десятки страниц, которые М. посвящает переложению в разговоры раскольничьей догматики. Зато первые две части «В лесах» принадлежат к самым увлекательным книгам русской литературы. Они открывают совершенно новый (теперь уже ставший достоянием истории), удивительно колоритный мир, полный жизни и движения. Полудикие люди заволжских лесов в художественном изображении Печерского возбуждают не только холодное любопытство, но и самое живое участие. Сильнейшая сторона «В лесах» — в прелести самого рассказа. Самая обыкновенная вещь — обед, прогулка, парение в бане — превращается у М. в увлекательную эпопею, благодаря долгому общению с народом Поволжья, М. до того усвоил народную речь, что пользуется ею не только в разговорах, но и там, где идет повествование от лица автора, при описаниях природы и т. д. Главный недостаток последних произведений М. тот, что М. взял только казовую сторону жизни. Перед нами какой-то вечный праздник. «Тысячники» то и дело задают баснословные пиры с десятками блюд; как парень — так красавец, как девка — так краля писанная, и как парень увидит девку — так сейчас у них пошла любовь, а в следующей главе уже раздвигаются кусточки и следует ряд точек. Скитскую жизнь М. изображает только со стороны сладкоедения и гулянок. Трудовой жизни М. почти не коснулся и один только раз очень зло осмеял артельные порядки, которые вообще терпеть не может, наряду с общинным землевладением. Строго говоря, «В лесах» и «На горах» рисуют только жизнь богатых и разгульных «тысячников» и прикрывающих мнимой святостью свое тунеядство и разврат скитников. Рассказы Печерского не дают никакого ключа к пониманию внутренней сущности такого огромного, глубокого движения, каким является раскол. Почему эти столь жизнерадостные люди, только и занятые едой, выпивкой и девками, так крепко держатся «старой веры»? Есть же в психологии людей древнего благочестия какие-нибудь духовные устои, дающие им силу для борьбы с гонениями. И вот их-то М. и проглядел, за пирами и гулянками, почему все великолепное повествование его имеет значение только для внешнего ознакомления с расколом.
Литература. Для биографии М. имеется ценный и документальный труд П. С. Усова в «Историч. Вест.» (1884, № 9 — 12); ср. также Лесков, в «Ист. Вест.» (1883, № 5); К. Бестужев-Рюмин, в «Ж. М. Н. Пр.» (1883, № 3); брошюру Н. Невзорова (Казань, 1883) и юбилейную речь Иловайского, в «Рус. арх.» (1875, №1). Разбор литературной деятельности М. — и то не столько разбор, сколько пересказ — дал один только Ор. Миллер («Pyccкиe писатели после Гоголя», 3-е изд. 1886).
С. Венгеров.
Мельпомена
Мельпомена (Melpomenh = поющая) — как указывает само имя, была первоначально представительницей песни вообще, затем жалобной, печальной песни и, наконец, трагедии. Как муза более серьезных по чувству поэтических произведений, она имеет более строгий и серьезный облик, чем остальные ее сестры. Изображалась она девушкой громадной величины (в связи с исполинскими фигурами героев трагедии); голова ее украшалась строфием (повязкой) и венком из виноградных листьев. Одеждой ей служила длинная сирма (surma) и театральная мантия; как символ трагедии, она имела на ногах котурны. В одной руке у нее была трагическая маска, в другой — палица, знак героической силы.
Мельхиор