Энциклопедия юности

«…Потом, когда я читал ей свои рассказы и из «твердого мужчины» превратился в мальчика, она сказала: «Вот сейчас ты искренен, а раньше, когда обнимал, был неискренен, переигрывал». И это правда. Это не любовь, а желание доказать себе свою способность любить – самолюбие. И целовал я ее не иначе как с внутренней любопытной и стеснительной усмешкой, вполне осознавая натянутость положения. «Странно, но я на тебя не обиделась», – заключила она, когда мы уже гуляли по Донскому монастырю. Мне обидно, что меня даже в отрицательном плане не воспринимают всерьез, но, увы, пока это справедливо. После расставания я даже почувствовал облегчение, что мне уже не надо корчить из себя опасного мужчину».

На филфаке романтических отношений не возникало; одна из попыток оборвалась очень быстро, на прогулке по Ленгорам, когда девушка внятно объяснила мне свою уклончивость: ничего у нас с ней всерьез не получится, поскольку ее родители не любят евреев.

Летом, 18 лет, я поехал в северную фольклорную экспедицию (Карелия), которая стала не только прообразом всех моих последующих странствий по России и встреч с ее поющим, сказывающим и верующим народом, но и началом любовного опыта. Одну белую ночь я провел в обществе местной девушки, шведки с бунинским именем Галя Гансен, но все опять-таки ограничилось поцелуями, поскольку представление о том, что делать дальше, у меня было смутное.

Ю

Дневник

17 лет.

Какие девушки оказали на меня влияние, как сложился я в отношениях с ними (Гродно: 4 имени; Минск: 13 имен…).

Сейчас меня интересует только Наталья Стромок. Необходимо победить…

Я и во сне тебя не касался. Ты во сне на холмах стояла с другими…

Она снилась мне 30-го на 31-е на холме. И я сводил ее оттуда. Она смелей меня… И я не знаю, наивность ли это была, когда она сидела на тахте с ногами или что – соблазнить, что ли, она хотела меня?

2 ноября 1965.

Ну вот. Я знаю все уже – как умирают (от моей руки пахло железом ручки неотложки, когда я допивал холодный чай, оставленный мной, мать кубинской революции – защитная моя рубашка с темно-зеленой заплатой на спине), как мучаются, знаю любовь…

29 ноября 1965.

Блок. Записные книжки.

Покуда ты любовь свою таил,
Я верила – ей нет предела в мире.
…
Но ты нашел пределы и слова.
Зажегся день. Звезда любви – мертва.

* * *

Что можно сказать о девушках? Они возникали – запечатленные в последующих текстах, ради которых, собственно говоря, и появлялись. Я ведь тупо твердил тогда, что «Я – только функция моей пишущей машинки».

Сережа с безымянной блондинкой. Финский залив. Начало 1950-х

В августе 1967 года Тамара С*** согласилась прийти ко мне на свидание в 5-м корпусе, но в последний момент послала вместо себя подругу Свету Филоненко из Курска; теперь же разыскала меня в Интернете, чтобы высказать нечто вроде сожаления о пропущенной возможности и целой жизни, которая, по мнению Тамары, могла бы проистечь…

Но не случилось.

Зато произошло другое. Так сказать, жизнь.

И девушки – ее воплощенная радость. Находящая на тебя волна за волной. Главное, что можно сказать, это что девушки – красивы. Были, остаются и пребудут. В деле спасения мира, боюсь, от них мало что зависит. Зато они спасают тех, кто красоту их может оценить. Я поймал себя на том, что мало цитирую, так что изволь, Франц Кафка:

«Юность счастлива, потому что обладает способностью видеть красоту. Все, кто сохраняет способность видеть красоту, никогда не стареют».

Э

Еще я припомнил один наш с тобой общий местомиг. Была у меня маленькая телефонная дружба с одной невидимой девушкой (Валей? Зоей?). Позвонил куда-то по ошибке, напал на приятный голосок, который на вопрос, что вы сейчас делаете, ответил: «Ем яблоко». Простота ответа умилила, да и прельстила косвенным напоминанием о том, чем занялась Ева с Адамом после вкушения яблока. Изредка ей позванивал, общих тем не было, но как-то тянулось по слабой привычке-полунадежде. Как-то мы с тобой решили сотворить алхимический фокус и явить невидимку. Нехотя, но она все же приехала с подругой к тебе на квартиру, где мы их уже ждали со скромным угощением, не без вина. Почему девушка скрывалась, стало ясно при ее появлении – оказалась невзрачной, что не уменьшило нашего вежливого дружелюбия к скромным, пэтэушного вида особам, которые предпочитали отмалчиваться и держались чуть скованно в обществе студентов. Помню, как, бессобытийно и беспредметно проведя время, мы расстались без сожаления, и ты задумчиво сказал, удовлетворенно оценивая происшедшее в форме их несобственно-прямой речи: «Накормили, напоили и даже не вы**ли». Увы, они не выглядели столь оживленными и счастливыми, как мы, бескорыстные джентльмены, имели право рассчитывать. Больше ни встреч, ни даже звонков не было.