Энциклопедия классической греко-римской мифологии

Влияние религии Аполлона на оргиастическую религию Диониса сказалось в трех последующих ступенях, связанных с именами Мелампа, Орфея и Пифагора (из коих, впрочем, первые два должны считаться мифическими символами исторических движений). С именем Мелампа связано представление об учреждении гражданского культа Диониса в различных греческих государствах; повторяющиеся через год празднества («триетериды») были при этом заменены ежегодными, включенными в цикл государственных праздников и приуроченными ко времени вскрытия сосудов молодого вина (только с этих пор Дионис стал богом вина); хороводы и прочие увеселения должны были происходить не в горах, а в городе, и вообще иметь более чинный, хотя все-таки, с нашей точки зрения, довольно оживленный характер. На почве этих гражданских «Дионисий» возникла драма, причем следы древнего экстаза сохранились в том, что хористы и актеры чувствовали свои души как бы перенесенными в тела других лиц. Только на Парнасе продолжали праздноваться оргиастические триетериды; отдельные государства отправляли туда своих вакханок, избавляя себя этим от религиозной необходимости справлять триетериды у себя дома. С именем Орфея связано приведение в систему того учения, которое вытекало из опытов вакхического оргиазма и экстаза, и его примирение с той греческой эсхатологией, которая стала признанным фактом со времени религии Зевса. Опыты «исступления» – перенесения в другие тела – должны были навести на мысль, что после смерти душа «переселяется»; но если так, то к чему же обитель Аида? Для того, отвечал Орфей, чтобы душа перед своим новым воплощением искупила грехи своей прежней жизни. Таким образом, благодаря орфизму, впервые в сознании греков появилась идея о загробном суде. Итак, за смертью – искупление, затем – новое воплощение, затем – новая смерть и т. д.; получается «круговорот рождения» (κυκλος της γενέσεως). В силу представления о превосходстве чистого бытия души над ее воплощением, орфик должен был находить этот круговорот томительным и невыносимым; молитва измученной души к богам заключалась в том, чтобы «прекратить круговорот и дать ей вздохнуть от бедствий». Средством к тому была орфическая жизнь. Впервые, благодаря орфизму, также и аскетизм появляется на греческой почве. Кто трижды провел земную жизнь без греха, для того «круговорот рождения» прекращается, и его душа вступает в обитель блаженных; наоборот, кто осквернил свою душу «неисцелимыми» грехами, того ждут вечные мучения на том свете; прочие, их же большинство, искупают там свои грехи и затем воплощаются вновь. Прежняя бесцветная обитель призраков, преисподняя религии Зевса, явственно распадается на три части: ад, чистилище и рай. Такова была орфическая эсхатология, самая замечательная часть системы (орфическую космогонию и т. д. мы оставляем в стороне). Для того чтобы поведать другим о загробном мире, Орфей должен был быть в нем сам: был создан поэтический миф об Орфее и Эвридике, особенно ценный тем, что в нем любовь (а не личный эгоизм) является источником убежденности в бессмертии души. Подобно елевсинскому, и орфическое учение было достоянием посвященных: рядом с елевсинскими существуют и «орфические таинства». Но они не были прикреплены к определенному месту; орфические секты проникали повсюду, «посвятители» (орфеотелесты) обращались и к аристократам, и к простонародью. Конечно, приспособленный к требованиям последнего орфизм имел довольно лубочный вид, чем и вызвал насмешки просветителей древних и новых времен. Но в лучших своих проявлениях это было очень серьезное учение, и под его обаянием находились не только Пиндар, но и Платон; его же влияние на христианство было еще значительнее елевсинского. Наконец, с именем Пифагора (Pythagoras, «пифийский вещатель») связано, независимо от возведения орфизма в философию, превращение орфических сект в настоящий орден, многим напоминающий масонство. Случилось это в Южной Италии, где более всего действовал Пифагор. Орден преследовал, кроме религиозных, и политические тенденции, в духе аристократических принципов дельфийской религии; этим он вызвал в демократическом V веке озлобление народа, поведшее к разрушению правящей кротонской ложи. После кротонского погрома правящей ложей стала в IV и III веках тарентская; под ее влиянием находился и Рим, пока расправа над «вакханалиями» в 183 г. не сломила силу ордена в пределах римского государства. Но орфизм и пифагореизм продолжали существовать еще долго; последние произведения орфической литературы принадлежат IV–V в. после P. X.