Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К

– Я сейчас уже мало что помню из тех сонных знаний. Но про нас с тобой почти ничего не забыла. Такое забудешь, пожалуй… В том сне – только не смейся, если ты засмеешься, я сгорю со стыда, и тебе придется сметать с одеяла пепел – я знала, что мы с тобой уже много раз были знакомы и еще будем… Нет, не в каких-нибудь «прошлых жизнях». Вообще, ни прошедшая, ни будущая формы глаголов тут не подходят. Все гораздо сложнее. Эти жизни происходят не последовательно, а одновременно. И именно с нами, а не с какими-нибудь нашими двойниками. Ой, Макс, я совсем запуталась. Не могу объяснить. Помоги мне!

– Die Schicksalkreuzung, – медленно, как во сне, говорю я, изумляясь тому, что вот ведь сумел вспомнить мудреное иноземное словечко.

– Что?!

Так, одна анкетная подробность у нас уже имеется. Немецкого она не знает. Как, впрочем, и я. Полтора слова – невелик лексический запас.

– Schicksalkreuzung, шик-зал-крой-цунг, – повторяю старательно. – Это можно перевести как «перекресток судеб». Или «судьбокресток». Таинственная область бытия, где жизнь может пересечься не с чужими судьбами, а с собственными, но несбывшимися или недосбывшимися – не знаю, как сказать. Этот термин изобрел некий немецкий писатель по фамилии Штраух. Я его не читал, его и на русский-то не перевели пока, но мне рассказывали… И еще. Та самая Ада, за которую я тебя поначалу принял, говорила, что у всякого человека несколько жизней. Одна сбывшаяся, остальные – несбывшиеся, про запас. Чтобы было, дескать, о чем выть зимними ночами… Но тут она как раз маху дала: насколько я заметил, зимними ночами никто особо не воет, все больше пищу переваривают у телека. Молча.

– Заметил он, видите ли! – внезапно возмущается Маша. – Пищу переваривают, нехорошие люди, выть не желают, понимаешь… Не перегибай палку.

– Ладно, – соглашаюсь. – Был дурак, исправлюсь. Перегнул – значит, в следующий раз недогну, не сердись. Ты мне лучше про сон расскажи еще. Как там все было?

– Там все было очень странно, – вздыхает. Трет ладошкой лоб, словно бы надеясь, что массаж оживит умственную деятельность. – Я словно бы присутствовала во всех этих своих жизнях, но лишь отчасти, как наблюдатель. Это были странные жизни: в нескольких я была убийцей – это я-то, для которой комара прихлопнуть – подвиг! – и еще кем-то я была… да, и почему-то я умела превращаться в птицу. Правда, не всегда. В некоторых случаях я только помнила, что когда-то раньше могла стать птицей, а теперь – нет, не получается… Бред, да? И самое главное. Везде рано или поздно объявлялся ты, и это было очень здорово, но почему-то быстро заканчивалось. А мне казалось, что все правильно, так и надо, иначе быть не может, потому что человек по природе своей – одинокое существо, а мы с тобой вроде как нарушаем это общее правило… Но и тоскливо мне становилось, это правда. А с другой стороны, я знала, что мы еще не раз встретимся, потому что, кроме этой судьбы, есть еще и другие, и можно менять их, как платья. Вернее, как белье: слишком уж плотно прилегают они к телу, принимают его очертания и впитывают запахи… Я чушь мету, да? Но другими словами не получается. Вот что значит – заснуть в постели маньяка! Я должна была предвидеть, чем это закончится.

– Это закончится тем, что я поведу тебя завтракать, – решительно заключил я. – И знаешь что? Все, что ты рассказала, меня и радует, и пугает безмерно. Сон твоего разума породил теплую компанию чудовищ, которые вполне могут меня сожрать. Они пришли издалека, они давно охотятся за мной, они разгневаны и требуют жертв. Они здорово проголодались, эти чудовища. Мы с тобой, впрочем, тоже. Поэтому я просто поведу тебя завтракать. И мы пока не будем больше говорить о твоих снах, ладно? А то я свихнусь.

81. Ел-Да

От удара его посоха дрожит весь мир.

– Верю, – соглашается Маша. – У тебя совершенно сумасшедшие глаза. Слушай, неужели ты считаешь, будто все, что мне приснилось, это… больше чем просто сон?

– Боюсь, что так.

«Боюсь» – еще слабо сказано. Я пока держу себя в руках, но, честно говоря, мне совсем хреново. Этот странный дядька в поезде грозился, что чудеса, дескать, могут внезапно закончиться, и тогда мне придется за ними побегать. Ага! Какое там «побегать»… И ведь, казалось бы, отыскал человек наилучшее лекарство от метафизической неразберихи: влюбился по уши, с первого взгляда, как герой бесхитростной молодежной мелодрамы, в тот же миг заполучил вожделенную персону в постель, мне бы сейчас вообще ни о чем, кроме собственных гениталий, вспоминать не положено – теоретически. У нормальных людей, насколько мне известно, именно так и происходит. Но у меня все через задницу. Теперь вот и Машенька, зайчик мой солнечный, едва глаза продрав, вываливает на меня пугающую мутную тину своих сновидений – и ведь ни отмахнуться, ни пропустить мимо ушей, ни успокоить ее ласково-равнодушной банальностью: «Чего только не снится людям» – не могу. Куда там! Врать я, конечно же, умею, но не здесь и не сейчас.