Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 2. К-Я

Приведя себя в приемлемое состояние, нахожу свободное место в тени, паркуюсь. Сижу, не трепыхаюсь, не думаю ни о чем, а словно бы шарю в собственных потемках, ощупываю свои тайные швы, обыскиваю себя: что там?

Ключ, что ж еще?

Я чувствую его иррациональную, нежную тяжесть. Ключ ворочается в груди, как крошечное дополнительное сердце. Кровь моя уже приобрела, наверное, едва заметный металлический привкус. Возможно, со временем она окрасится в изумительный бирюзовый оттенок медного купороса. Никаких возражений: подобная смена биохимической концепции кажется мне эстетически приемлемой…

С ленивым удивлением браню себя за легкомыслие. Что за детство в жопе заиграло: кровь у него, видите ли, цвет поменяет… Кому какое дело до окраски компота, сваренного из твоих потрохов, чучело? Ты бы лучше спросил себя: не пришло ли время учиться открывать двери? Там, в Нижнем Городе, у тебя неплохо получилось. Ну и?.. Я жду продолжения. Одного фокуса маловато будет.

Распекать себя мне помешали звуки шагов. Ритмичный цок каблучков, тишайший скрип кожаных подошв. Приглушенный до шепота женский голос вдруг произнес над самым моим ухом:

– Тут вот ведь что. Мало кому удается вести себя во сне как наяву. И уж тем более наяву – как во сне…

Ни фига себе заявление! Это что же за прохожие такие снуют по замоскворецким переулкам?

Выглядываю. Вижу поспешно удаляющуюся от места моего привала парочку. Высокий мужчина в летнем костюме из светлого льна и миниатюрная блондинка в полупрозрачном оранжевом сарафане. Я хотел было выскочить из машины, догнать, остановить, увидеть их лица, расспросить – сам не знаю о чем. Словно почуяв мое намерение, женщина оборачивается, дружески мне подмигивает, демонстративно прижимает палец к кукольным губкам. «Кошка сдохла, хвост облез, кто промолвит, тот и съест», – явственно слышится мне детская дразнилка, хотя ни слова не было сказано вслух. Ее спутник, кажется, укоризненно качает головой, но на мгновение останавливается и тоже оглядывается на меня. Я успеваю разглядеть бледное лошадиное лицо, коротко подстриженную «профессорскую» бородку, тонкие, но яркие губы. Потом парочка исчезает за углом, а я вспоминаю, что уже встречал их – где-то, когда-то. В иной какой-то жизни, в несбывшейся вероятности, по ту сторону «было» и «не было».

Рецепт, однако, мне выдали отменный. Вести себя во сне как наяву, а наяву – как во сне. Иногда у меня это получается, более или менее случайно. А надо бы, наверное, чтобы это стало единственным способом бытия…

Повинуясь внезапному порыву, покидаю машину. Медленно бреду по тротуару. Украдкой посматриваю по сторонам: мне надо бы убедиться, что мир вокруг дрожит, течет и ежесекундно меняется, как это часто бывает во сне, но я опасаюсь, что… Стоп. Опасаться нельзя. Опасения – не та роскошь, которую ты можешь себе позволить. Поэтому просто иди. И старайся оставлять на теплом, дряблом, подтаявшем асфальте радужные, перламутровые, сияющие следы – не потому, что ты такой уж великий герой, просто тебе часто снится, что… Ага. Вот и молодец. У тебя почему-то получается. Дуракам счастье.

Х

117. Хаос

…своей собственной рукой все открывает и закрывает, являясь как бы мировой дверью.

Захожу в ближайший подъезд (дверь заперта на кодовый замок, но это больше не имеет значения) и оказываюсь на балконе Вениной квартиры, откуда ушел четверть часа назад. Выглядываю во двор. «Нива» моя стоит на месте, как миленькая. Словно бы и не было никакой поездки. Будто я на минутку задремал, сидя в шезлонге… А может, и правда, задремал?

Проверить проще простого. Спускаюсь вниз, завожу машину. Тепленькая, как и следовало ожидать. Кто бы сомневался.

Отлично, – думаю, опускаясь на горячее сиденье. Именно чего-то в таком роде мне и не хватало. Но теперь…

Что там говорила рыжая умница Олла? «Мотаться будешь, как челнок. Между городами, между мирами, между явью и сном, между жизнью и смертью». По всему выходит, что и правда буду. Теперь я, кажется, знаю метод.

118. Хважарпыс

…нартский кузнец чинил ему голову с помощью медных пластинок.

Остаток дня я скоротал, отворяя всевозможные двери, дверцы и калитки. Тягал тяжкие створки металлических ворот, осторожно отодвигал в сторону фанерные щиты, закрывающие оконные дыры обеспамятевших нежилых домов. Словом, потрудился на славу.

Мартышкин труд: ничего из ряда вон выходящего со мною не случилось. Только поцапался с несколькими одинаково толстыми, мятыми тетками, олицетворявшими, очевидно, общее возмущение всполохнувшейся реальности. Куды, дескать, прешь? А ну стой, скотина! Возомнил ся, понимаешь…