Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 2. К-Я

Смотрю и глазам своим не верю: на полосатом половичке образовалась небольшая, но заметная прореха. Рваные края кажутся оплавленными. Тупо разглядываю дыру, не в силах поверить, что моя собственная слюна каким-то образом причастна к ее образованию. Еще один дурацкий розыгрыш?

– Что ж ты, падла, коврик дитю испортил? – укоризненным басом спрашивает старушка. В наступившей тишине ее голос звучит, как труба архангела.

Придурки под одеялами стонут от смеха. А меня почему-то охватывает ледяной, неописуемый, ни с чем не сравнимый ужас. Причем боюсь я не веселых своих знакомцев, а себя. Точнее, быть собой. Даже не так: мне страшно находиться внутри себя. Это похоже на острый приступ клаустрофобии: собственное тело представляется мне чем-то вроде непрочного фанерного ящика, выброшенного в открытый космос с борта орбитальной станции. Мало того, что мне тесно, неудобно и холодно, – я, кроме всего, знаю, что непрочная эта конструкция совершенно не приспособлена к космическим путешествиям. А значит, скоро, очень скоро, в темнице моей закончится воздух, и…

И все, собственно. Чего ж еще?

Отступаю назад, захлопываю дверь, бегу по коридору. Возможно, даже кричу. Или просто хочу закричать. Хрен поймешь, что я там на самом деле вытворяю. Но мне кажется, что именно бегу и кричу. Пока не утыкаюсь носом в еще одну дверь. Но не отпираю ее, а плачу, как ребенок, горько, взахлеб. Долго. Это, к слову сказать, работает: я вдруг понимаю, что ужас ушел. Остался обычный бытовой страх растерянного человека, попавшего в невероятные обстоятельства. Но ледяного, жгучего, живые внутренности пожирающего ужаса больше нет. И это славно. Так славно, что я продолжаю хлюпать носом – теперь уже от облегчения.

Дверь отворяется сама. Чьи-то сильные руки обнимают меня за плечи, нежно влекут за собой. «Я тебя поймала!» – торжествующе объявляет звонкий мальчишеский альт.

Я не решаюсь поднять глаза. Во-первых, мне страшно: неизвестно еще, что там за лик меня ждет… А во-вторых, очень стыдно. Одно дело – реветь в полном одиночестве. И совсем другое – в постороннюю женскую грудь покрасневшими, сырыми органами зрения да обоняния уткнуться. Нехорошо получилось.

– Вот так примерно и выглядит честный ответ на мой вопрос, – говорит великодушная незнакомка.

Я наконец набираюсь мужества посмотреть в лицо обладательнице сильных рук и размеренно тикающего сердца. Без особого удивления понимаю, что передо мной – то самое существо, которое я называл про себя «андрогином». Все-таки девушкой оказалась эта безучастная любительница музыки и кокосовой скорлупы.

– Не понимаю, – вздыхаю, имея в виду не то ее странную реплику, не то общее состояние дел.

– Я задала только один вопрос: нравится ли тебе быть живым. И ты что-то такое невразумительное мяукнул. Конечно, настоящий ответ там и близко не валялся. Но теперь ты сам знаешь, что такое быть живым. Быть живым очень страшно, правда? Быть живым – это значит содрогаться от невыразимого ужаса, вслепую метаться по темному коридору, кричать и не докричаться, ослабеть от слез и обнаружить, что слабому – легче, потому что настоящий ужас требует много, очень много сил… И – если еще повезет! – случайно уткнуться носом в нужную дверь. Тебе повезло, ты уткнулся туда, куда требовалось.

– Почему «повезло»? – спрашиваю.

Мне, в общем, все равно, ответит она или нет. Я пока скорее голосовые связки тестирую, чем осмысленно общаюсь. Но она ответила.

– Потому что в этой комнате нет места дурацким розыгрышам. Это – библиотека. Вообще-то предполагалось, что сюда ты не забредешь. Не в этот раз, по крайней мере: слишком уж далеко от входа. Но ты так скакал по коридору…

Я невольно улыбаюсь. Звук ее голоса влияет на меня благоприятным образом. Успокаивает, но не убаюкивает. Даже способность соображать возвращается ко мне помаленьку. И это славно: я ею весьма дорожу.

– Именно «скакал»? – повторяю машинально.

Сам понимаю, что чушь мету. Исправляюсь. Спрашиваю о том, что меня действительно беспокоит:

– Это ведь не ты была в зеленой машине? Там сидела какая-то другая женщина.

– В зеленой машине? – хмурится она. – Вряд ли. Потому что я не понимаю, о чем речь…

– Я имею в виду зеленую машину, за которой гнался. И приехал сюда. За рулем была женщина, которая показалась мне знакомой. Я очень хотел с ней поговорить: я ведь действительно ничего не помню. Все забыл, как отрезало… И вдруг знакомое лицо! Я решил ехать следом. Машина остановилась у вашего забора, я тоже, но, когда я вышел, женщины уже нигде не было… Думаю, это все же не ты.

– Не я, – соглашается равнодушно. – Более того, я по-прежнему не понимаю, о чем ты говоришь. Я, видишь ли, не знаю всех подробностей вашего нынешнего бытия… Машины какие-то зеленые, рули, заборы, – вздыхает она. – Зачем они нужны? Впрочем, должно же быть хоть что-то! Некий набор исходных образов для коллективных манипуляций…