В дальнем конце вагона разместилась эффектная парочка: бородач с лошадиным лицом и миниатюрная блондинка в летнем джинсовом плаще. Дама то и дело стреляет глазами в мою сторону. В иное время я бы насторожился, или, напротив, обрадовался, но сейчас безмятежно отворачиваюсь к окну. И даже когда меня словно бы нечаянно задевает бедром бегущая по проходу красивая рыжекудрая ведьма в красных кожаных шортах и стоптанных туфлях без каблуков, я делаю вид, будто вижу ее впервые. В каком-то смысле, так оно и есть: сны друг о друге вряд ли можно полагать знакомством... Потому, собственно, мы все и молчим. Старательно делаем вид, будто совершенно не интересуемся друг другом. Вероятно, это и есть новые правила игры? Я, как всегда, ничего не понимаю, но хвост держу пистолетом, нос – по ветру, а морду – тяпкой. Уж что умеем, то умеем...
– Ну что, как дела? Такой распиздяй, и, гляди-ка, жив до сих пор! Молодец. Продолжай в том же духе.
Глазам своим не верю. Все эти полузнакомые лица, заполонившие вагон электрички – черт бы с ними, но напротив меня усаживается Сашка Торман, собственной персоной.
– Ты-то как тут оказался? – спрашиваю ошарашенно.
– Как, как... Каком кверху! Купил билет, сел в поезд... У меня в Шёнефинге невеста живет.
– Что за невеста? – интересуюсь машинально. Надо же как-то поддерживать разговор...
– Страшилище редкостное, умница необычайная, а что в койке творит – не всякая храмовая жрица в страшном сне такое увидеть способна!
– И зовут ее, небось, Клара-Мария, – вздыхаю.
– Так ты ее знаешь?
– Вряд ли. Считай, просто угадал. Со мною иногда случается...
– Ага. Особенно в момент изготовления фотопортрета! – ржет Торман. – Игрушку-то вернешь?
– Верну, конечно. Спасибо тебе. Это был очень полезный подарок.
– Надеюсь... – ухмыляется мой старинный друг, поспешно пряча драгоценный Nikon в необъятную дорожную сумку. – Я вот все думал: возможно ли помочь младенцу, вроде тебя, узнать о людях столько, как если бы прожил среди них не одну тысячу лет...
– Как ты, например? – в тон ему подхватываю я.
– Ага, – просто соглашается Торман. – Кровушка-то моя пошла тебе на пользу, вурдалак хренов?
– А как же. И кровушка, и фотоаппарат... Ты весь, целиком, пошел мне на пользу. Не человек – поливитамин какой-то...
– Есть такое дело, – серьезно кивает он. – Ладно, ты уж выкручивайся, как можешь, а я пойду в соседний вагон. У меня, знаешь ли, хобби: постоянно находиться среди нормальных живых людей. Тоже, скажу тебе, непростая наука...
– Непростая, – подтверждаю.
Торман отеческим жестом хлопает меня по спине, водружает на плечо исполинское вместилище дорожного барахла и неспешно бредет к двери, разделяющей вагоны. Она закрывается за Сашкой с громким сухим хлопком, похожим на выстрел.
– Предъявите ваш билет.
Контролер почему-то говорит по-русски. С ума они тут все посходили со своей славистикой! – думаю, роясь в карманах рюкзака.
Я намеренно не поднимаю глаза. Мне все равно, чье лицо увижу я на сей раз. Скорее всего, хитрющую рожу Франка. По большому счету, это ничего не меняет. Франку ли, контролеру ли, черту, или архангелу; безумному ли пророку, родившемуся в Год Слона, или очередной, триста семьдесят второй по счету аватаре Кришны; духу-хранителю ближайшего водоема, корыстолюбивому перевозчику Харону, или сводному хору гневных и милосердных тибетских божеств, потрясающих черепами с кровью, я не могу предъявить ничего, кроме собственных ладоней, линии которых с некоторых пор пребывают в непрестанном движении, разноцветной картонки с указанием станций отправления и прибытия, да ветхой карточной колоды, увенчанной трефовой девяткой с надписью “то самое”. Напоследок достаю из рюкзака кожаный мешочек с рунами, вынимаю одну наугад, кладу рядом с билетом. RAIDO, знак, символизирующий и путь, и его завершение, и воссоединение противоположностей, и совет доверять всему, что происходит.
– Ага, круг замкнулся, – задумчиво сообщаю я контролеру. – Или вот-вот замкнется. Как думаете?
– Данке, – бормочет на южногерманском своем наречии сумрачный лысый толстяк, компостирует проездной документ и равнодушно отворачивается от моих сокровищ.
Никакой это не Франк, конечно. Но мне по-прежнему все равно.
Потому что вагон уже пуст, а поезд останавливается на станции под названием “Schonefing”. Белые буквы на аккуратной синей табличке в нескольких местах замараны чем-то красно-бурым – уж не моей ли кровью?
Впрочем, и это – праздный вопрос.
Глава 154. Яма
Выхожу на безлюдную платформу, мимоходом отмечаю, что даже друга моего Тормана, якобы спешащего к проживающей в этих краях невесте, нигде не видно. Но удивленное выражение к физиономии подклеивать не тружусь. И так сойдет.
Вдыхаю запах влажной земли и свежей хвои, пробую на вкус сладкий горный воздух. Ноги сами несут меня по узким кривым улочкам, кратчайшей дорогой к заветной цели, как я понимаю.