Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 2. К-Я

Очокочи лишен дара речи, но звуки его голоса наводят на людей панический ужас.

Сидеть в одной комнате с чучелом совы я, однако, не намерен. Предвижу, что спать мне в этом помещении захочется ох как не скоро.

В окно, впрочем, не лезу. Если уж выпало мне невероятное счастье получать хоть какие-то инструкции, буду им следовать. Иду к двери, почему-то на цыпочках. Словно бы боюсь потревожить сову. А ну как...

Нет. Даже думать об этом не стану.

И вот, когда десница моя опускается на дверную ручку, позади раздается ухающий, клекочущий хохот. Не птичий, но и не человеческий. Даже так: нечеловеческий. Одним, то есть, словом. Без пробела.

Коротко взвыв от ужаса, тяну дверь на себя. Без толку. Уханье за спиной становится более искренним, в нем появляются теплые, издевательские нотки. Кажется, неведомое чудище от души потешается над моей глупостью. Это отчасти успокаивает. Думаю: возможно, я настолько смешон, что меня не съедят сразу. Пищи вокруг – завались, а хорошие комики – на вес золота, поэтому самый смешной персонаж всегда умирает последним, а то и вовсе не умирает, и это мой единственный шанс...

Ну, то есть, честно говоря, ничего такого я не думал тогда, не до думанья мне было; забавная формулировка родилась позже, когда не только гипотетическая опасность миновала, но и восторги по поводу чудесного избавления схлынули. Но сознание собственной нелепости действительно оказало на меня благотворное действие. Я не то чтобы успокоился, но хоть в состояние контролируемой истерики эволюционировал. То есть перестал выламывать дверную ручку. И даже попытался найти и опробовать какой-нибудь альтернативный вариант поведения. Например...

Ну да. Естественно.

Секунду спустя, я обнаружил, что, как всякий уважающий себя комический персонаж, тянул дверь не в ту сторону. Она открывалась не внутрь, а наружу, в полном соответствии с правилами пожарной безопасности.

Выскочив в коридор, я захлопнул дверь и, для надежности, навалился на нее спиной. Постоял, обливаясь холодным, шипящим, газированным потом. Прислушался. Вроде, тихо. Смешливые обитатели преисподней не спешили снаряжать за мной погоню. И то верно: на кой я им сдался? У них там, если верить суровому Данту, и без меня такая vip–тусовка собралась – закачаешься.

Глава 51. Ошхамахо

В адыгской мифологии <…> местопребывание богов.

Следующим номером программы у нас значилась внутренняя борьба. В красном углу – страстное желание убежать куда глаза глядят, оглашая окрестности жизнерадостным воем перепуганного младенца тридцати с лишним лет от роду. В синем углу, соответственно, топчется, облаченное в махровый халат любопытство. Оно не рвется в бой. Ощущает себя боксером, которого по ошибке выпустили на ринг в составе другой весовой категории. И надо бы указать гражданам арбитрам на вопиющую их ошибку, но...

Обреченно махнув рукой, любопытство мое разоблачается, принимает боевую стойку и... побеждает нокаутом, в первом же раунде, к изумлению публики и играющего тренера в моем лице.

Я, оказывается, храбрый. Я остаюсь.

И даже решаюсь приоткрыть следующую дверь.

Там хорошо. Там пахнет сандаловыми благовониями, сухими розами и морскими водорослями. В комнате почти нет мебели, зато пол устлан ковром и усыпан пестрыми подушками в духе “Тысяча и одной ночи”. В ближайшем ко входу углу припаркован чайный столик на колесиках. Он немного выбивается из общего стиля, зато чертовски удобная вещь: вместо того, чтобы тянуться за посудой и прочими предметами, ленивые гости могут добродушными пинками гонять полезную тележку от одного алчущего к другому. Вспоминаю, что у меня самого был когда-то подобный столик, только вот где, когда? Нет ответа. Очко достается команде соперников. И черт с ним, с очком...

В комнате никого нет, зато окно распахнуто настежь. Из сада доносятся негромкие голоса. Вполне человеческие голоса, не клекот какой-нибудь потусторонний. Поэтому я решаюсь пересечь комнату, подойти к окну и прислушаться. Странное дело: голоса звучат довольно отчетливо, обладатели их, вероятно, где-то рядом, но мне не удается различить ни слова. Даже на каком языке они говорят, не понимаю.

Усаживаюсь на подоконник, осторожно высовываюсь в окно. Памятуя о давешнем предостережении, даю себе честное слово, что не вывалюсь наружу. Только принюхаюсь, посмотрю и послушаю – вдруг там, за соседним углом диктуют сейчас ответы на все мои вопросы, а я, дурак, тетрадку не приготовил – записать.

Стоило высунуться наружу, и картина разительно переменилась. Теперь я отчетливо видел компанию из пяти человек, развалившихся в шезлонгах, метрах в пяти всего от распахнутого окна, в тени высоких деревьев с белой корой и алыми, как у осенних кленов, кронами. Да и толмач мне больше не требовался: я отлично все понимал, кроме, разве что, фраз, произнесенных совсем уж интимным шепотом, на ушко соседке.

Компания была та еще.