Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 2. К-Я

... странствует ночью по улицам, разыскивая преступников, <...> олицетворяет жертвенный нож.

– Я очень, очень люблю тебя, Макс. Когда сплю, – вдруг говорит Ада. – А когда я бодрствую, моя природа не велит мне любить кого бы то ни было. Кстати, имей в виду: та, другая, она любит тебя только когда бодрствует – для симметрии, очевидно. Не знаю, как она, но я, по счастию, не так уж много сплю...

– Почему – “по счастию?” – чтобы рассмешить ее, корчу обиженную гримасу. – Неужели это такая тяжелая работа – меня любить? Хуже, чем толкать вагонетку “Одесса – Жмеринка”?

Она довольна. Помнит, значит, старый анекдот про доктора и его пациента, терзаемого железнодорожными кошмарами.

– Я, видишь ли, не любовница, не блондинка и даже не брюнетка. Я – убийца. Это, мягко говоря, разные вещи.

Мы бредем по улице, взявшись за руки. Как-то вдруг стало ясно, что в сложившихся обстоятельствах неспешная ходьба – идеальное занятие для нас обоих. Она разбавляет беседу, как молоко, добавленное в крепкий, горячий кофе: перебивает горечь, остужает жар, превращает колдовскую смесь в уютное домашнее пойло. Вот и славно. Не хочу я сейчас острых ощущений, сколь бы изысканы они ни были: не до жиру, не до нюансов. Мне бы в воде не сгореть, в огне не утонуть. О большем не прошу.

Я, кажется, заново учусь жить, как учится ходить человек, слишком долго пролежавший в постели. Опираясь на хладный костыль, или теплую дружескую руку – это уж кому как повезет. Мне-то, как раз, повезло. Лапка у моей прекрасной убийцы сильная и теплая. Именно то, что требуется.

– Помнишь всю эту чушь, которую я тебе рассказывала? – неожиданно смеется Ада. – О том, почему я убивала скверных поэтов, бла-бла-бла...

– Да уж. Рассказывала ты, вероятно, не мне, но я помню. Такое поди забудь. Дескать, они уничтожают дух поэзии...

– Ага. Тебе я это рассказывала, или нет, спорить не будем. Сам когда-нибудь разберешься, без моей помощи... Так вот, забудь эту чушь. Не подвернулись бы мне под руку поэты, придумала бы другую байку, для самоуспокоения. А все оказалось просто: такова моя природа. Время от времени я должна убивать, ничего не попишешь.

– И как ты выкручиваешься? – интересуюсь.

– А я не выкручиваюсь. Просто отправляюсь на охоту... Что касается представлений о смерти как о всемогущей, неумолимой даме с косой – дурацкая чушь! Нас, знаешь ли, много – по крайней мере, здесь, в Нижнем городе. И с косой, насколько мне известно, ходит только один законченный псих. Мужик, кстати. Здоровенный такой лоб... Всемогущих среди нас не наблюдается, зато почти все – милейшие люди. Ну, у меня, положим, тяжелый характер, но мы – я и тот тип с косой – скорее исключение.

– Я опять дурак и ничего не понимаю? Или ты действительно пытаешься мне втолковать, что работаешь Смертью? На полставки?

– Я не пытаюсь. Я просто говорю.

– Погоди-ка. Ты убиваешь здесь, в Нижнем городе?

– Ну что ты ерунду метешь? Как маленький... В Нижнем городе нельзя ни жить, ни умереть. Здесь можно только быть. Чувствуешь разницу?

– Чувствую... наверное. То-то со мной все как-то не так!

– Конечно. Ты просто не привык быть. Или отвык. Тебе виднее...

– Слушай, – говорю. – Если ты – смерть, расскажи мне, что бывает после тебя. А то живу дурак дураком...

– Всякое бывает, – уклончиво отвечает Ада. – Каждому свое, знаешь ли...

Глава 90. Тиртханкара

Создатель брода.

Мы сидим на низкой скамье у фонтана, извергающего не воду, а тягучий, молочно-белый свет. У меня кружится голова; Ада спокойна и сосредоточена. Повинуясь мягкому, но настойчивому требованию, я кое-как пересказал ей свою-чужую историю.

– Тебе со мною повезло, – наконец, изрекает она. – Мне с тобой, конечно, тоже. Но, честно говоря, тебе повезло больше. Ты начал служить своему призванию задолго до того, как впервые осознал, что оно существует.

– Я, по-моему, так до сих пор ни хера и не осознал.

В признании моем нет ни сожаления, ни растерянности, ни даже особого любопытства. Объяснит она мне, что имела в виду – хорошо. Не объяснит – тоже ладно. Толку от объяснений, как я успел убедиться – чуть. Пустышка для орущего разума. Но мой-то, кажется, в последнее время все больше спит. Чудовища, порожденные его дремой, за редким исключением, прекрасны. Ничего мне не нужно, лишь бы они оставались со мной.

– Неправда твоя. Ты ведь рассказывал мне, как увел за собой трех женщин – неведомо откуда, неведомо куда. Это и есть – осознать призвание. А ты думал, как? Сесть, поскрести в затылке и сказать: “О! Теперь понятно, как я буду жить!” Но так не бывает...

– Моему организму нужны все же четкие формулировки, – вздыхаю. – Я без них, как без витаминов чахну.