Энциклопедия наших жизней: семейная сага. Истоки. Книга 2. Детство и юность Ираиды. Глава 1. Дневник бабуси

В воскресенье с Идой проштудировала всю карту (моря, горы и т. д.). Повторила карту истории. Сделала громко разбор. Почти ничего не осталось до понедельника. – "Всё?" – «Всё». В это время приходит её подруга по классу. – "Дай мне книгу списать немецкий". Ида: – "Дай, я тебе спишу сама". Я спрашиваю, а для чего – немецкий? Разве он сегодня есть?" Фрида отвечает: – «Есть». Ида: – "С чего ты взяла? По понедельникам нет". Я говорю: – "Ида, дай дневник!" Даёт. – "Вот смотри, немецкий и география!" Ида: – "У нас расписание всё время меняется, пишется на клочках". Фрида входит в азарт: – "Я учусь уже здесь полгода (она из Костромы) и ни разу не менялось расписание". Ида, пунцовая, как пион, но не сдающаяся: – "Ну, значит я списала расписание не того класса!… А у неё это другое расписание было "в голове", а не в дневнике". Вот падите и предусмотрите все трюки моей ученицы. Трудно, ох трудно! Труднее, чем стирка белья на всю семью и мытьё таких полов, каких, может быть, теперь и в казармах нет.

О Боричке не забываю ни на минуту, а он, плутишка, вероятно, и забыл о существовании бабуси.

Пикантный диалог. Мать и Мила, проснувшись в 8 утра не решаются встать. Мила: – "Мама, а я нашла пупок у тебя!" Нина: – "Где? В голове?" Мила: – "Нет, пониже." Нина: – "Где же?" Мила: – "…Ну разве ты не пони-маешь!?"

Если Ида и Мила начинают играть, то сейчас же раздерутся. Ида начинает «шутить» (дразнить). Мила обижается и орёт благим матом.

13.03.46. В субботу во время генеральной уборки, сметая паутину, я упала и расшиблась: ссадина во всю правую щёку, лоб и висок у глаза, коленку и голень правой ноги. Теперь нянчусь с ногой, а вид лица прямо невозможный. Когда-то поправлюсь!…

Воля уже третий день лежит в гриппе. 2-го была именинница. Все на работе, так что праздничного настроения не создавалось. Но Ида мне принесла пятёрку и была счастливее меня, чем угодила мне.

На другой день мы с Идой были в церкви. Служил митрополит. Было прощённое воскресенье. Митрополит сказал слово. В конце службы он поклонился народу и попросил прощения. Ида слушала внимательно. Я боялась, что она меня спросит обязательно по поводу темы проповеди. Так и есть. Тема очень скользкая: прощение обид. Что-то ей ответила…

Ну что сказать?… Ида не перестаёт бузить: тут же на глазах отказывается от своих слов и наговаривает на других. Поднять её утром с постели нелегко. Одежда по-прежнему наспех снимается и комком бросается куда ни попало. Рейтузы, штанишки и чулки сразу сдёргиваются с талии и в таком виде – до утра. Не услежу, уйдёт не умывшись в школу. Причёсываю и умываю сплошь и рядом сама.

24. 03. 46. Учительница музыки пишет в дневнике у Иды: – "На концерте сыграла, как всегда, хорошо, 5…" Ну а на уроках всё тоже и тоже: не знает нот, не считает, не читает и т. д.

О её поведении развернулся целый клубок всяких историй, напишу только конспект.

Началось с того, что она заявила, что у неё своих – 50 рублей, но она их хранит не дома. Почему? Она копит, чтобы сделать подарки и, чтобы никто не узнал. На все допросы потребовались с моей стороны часы, но правды я не добилась. Деньги, якобы у Фриды. Отец пошёл вместе с ней к Фриде. Последняя возмущена и отреклась.

Исчезла книга Диккенса из библиотеки, а появились три какие-то другие, якобы из библиотеки. Воля случайно пошёл сам. Там чужих книг не приняли.

На другой день Ида пошла вместе с отцом. Сказала на заведующую библиотеки. Та отреклась. Оказалось: Диккенс у Фриды, которая дала Иде свои книги, чтобы скрыть обман Иды, которая просидела всё время у неё, а не была в библиотеке.

Открываю: исчезло большое количество открыток для альбома, дорогих мне по памяти тех лиц, которые мне их присылали и по ценности их, в смысле красоты редкостной.

Попутно открывается какая-то тёмная история покупки нот (Чайковского) у какой-то девочки за 50 рублей, которая тайно от матери продала, и, дав Иде листа два нотной бумаги, потребовала компенсацию в виде открыток. При выспрашивании сказала, что у неё денег совсем нет. Самое главное заключается в том, что с неё всё сейчас же, как с гуся вода: весела, как птичка.

Уходя в школу, передаёт мне через Милу записку: – "Я знаю, что меня все не любят, все даже ненавидят, и поэтому мне всё равно, что делается кругом". Придя вечером домой, она уже забыла, о чём писала.

Открылось, что у неё уже две двойки по арифметике. Преподаватель русского языка жалуется, что она сдвига никакого не видит, что Ида ей не подала пересказ "Муму".

Я возмутилась: у неё почему-то два раза написан один и тот же пересказ и мною проверен. Велела Иде подать и показать. Бумага одного пересказа изгрызена мышами (в сумке был хлеб, а сумка брошена), а на другой работе красным карандашом поставлена пятёрка и росчерк. Сличили и уличили: сделала якобы – Фрида.

Трудно передать все её «трюки». Что это – испорченность или несерьёзность ребёнка? Не могу понять. Но переживаются мною все эти истории так тяжело, что я от всей души не желаю, чтобы судьба отплатила ей той же монетой.