Энциклопедия наших жизней (семейная сага). Истоки. Книга 3. Детство и юность Ираиды. Глава 2

Новые знакомые обещали мне экскурсию, которую вскоре осуществили. Здание было всё сырое и серое, можно даже сказать – мрачное. Огромное количество этажей. Для каждого студента планировались отдельные комнаты. Они были такими маленькими, напоминающими пеналы для карандашей и ручек. В них могла поместиться только кровать, стол и стул. Я не знаю, куда там мог бы втиснуться ещё шкафчик для вещей. Стены и перегородки – всё было бетонное. Строили быстро, отделочные работы ещё не начинались, поэтому пахло везде сырым раствором, которым оштукатуривали стены и перегородки, и всё кругом напоминало большой многоэтажный улей со множеством сот. Ещё можно было бы это всё сравнить с огромной скалой, в стенах которой ласточки устраивают свои гнёзда. Но самое большое впечатление на меня произвел вид из окон этого великого высотного здания. Вид с высоты птичьего полёта на окрестности. Черёмушки, которые тогда были обычной деревней, были далеко внизу. Домики казались игрушечными, люди – муравьиными головками… На стройку попасть просто так было нельзя, объект считался «закрытым». Поэтому, мне повезло увидеть это чудо века своими глазами изнутри. Правда, наверх пришлось залезать долго, по недостроенным (без перил) лестничным проёмам. А на верхних этажах и лестничных проёмов ещё не было. Временными лестницами служили перекинутые с этажа на этаж балки с набитыми поперечинами из досок. Но, как говорят, цель оправдывает средства.

Получив первую зарплату, я решила съездить в Вельяминово, и признаться, наконец, бабусе, что бросила техникум. Я накупила гостинцев. Не помню – каких, знаю только, что покупала какие-то крупы, и то те, которые подешевле, чтобы больше купить… Когда я приехала в Вельяминово на выходные, был вечер, и все уже засыпали. Я помню, как с печки протянулись тоненькие ручки Милки и Борьки. Первое, о чём они спросили – привезла ли я чего-нибудь поесть… Они продолжали жить впроголодь. Помогать им я ничем не могла, так как сама «болталась», как щепка в проруби. А они жили на маленькие мамины заработки и бабусину «копеечную» пенсию…

Я предложила бабусе продать последнее, что у неё оставалось от старой жизни – часы. В своё время все золотые корпуса с часов были сняты и спущены в торксин. Так называли скупку вещей. Туда сдавали всё, что было ценным, что принимали, и платили деньги, на которые спасались от голода. А механизмы от часов сохранились у бабуси до сих времён. Часы-то были все швейцарские, дорогие. У бабуси это была, наверное, последняя память о былых временах и людях, которым эти часы принадлежали. Но мне она никогда и ни в чём не могла отказать. Поэтому и сейчас она молча мне отдала эти механизмы от часов. Их было штук шесть-семь: от наручных часов, от часов-луковиц, от маленьких дамских часиков.

Конечно, порыв и желания мои были самыми благонамеренными. Но, к сожалению, довести благие намерения до правильного конца, я не смогла. Я не знала, куда в Москве с ними сунуться. Предлагала их купить в одной, потом в другой мастерской. Но там почему-то этими часами не заинтересовались. Хранить в общежитии их было нельзя, так как это была не комната, а проходной двор. Тогда я попросила нашего инженера – Мельникова подержать часы у себя и помочь их продать. Он обещал, но говорил, что и у него ничего пока не получается. А потом я просто о них забыла, а, может быть, махнула рукой. Я тогда спокойно перешагивала, не оглядываясь, через свою юность и судьбу, а уж часы-то… Маленькая, бессовестная дура…

У нас, для работающих на строительстве МГУ, независимо какую бы работу мы не выполняли, организовывали разные мероприятия, в том числе и – самодеятельность. Естественно, как только я об этом узнала, сразу же записалась в этот кружок. Руководил самодеятельностью мужчина, лет под сорок. «Драмкружок, кружок по фото…» – это было не по его части. Он играл на аккордеоне, и в основном, все номера сводились к песням. Мы на репетициях пели дуэтом, квартетом, хором… Надо учесть, что слуха-то у меня нет, хотя есть – внутренний слух. Я слышу, когда поют неправильно, врут мелодию. Про себя я знаю, как должно звучать правильно, но сама вслух правильно пропеть не могу.

И вдруг, наш руководитель начинает меня уговаривать – петь соло.