Энциклопедия наших жизней. Семейная сага. Наша доченька – Стэлла. Том 3. Зрелость

Позже Батя пристроил ещё одну летнюю веранду, которая прилепилась к дому с другой стороны. Вход в неё был с продленной первой веранды. Для удобства, из кухни на эту веранду было прорублено окошечко. На этой новой веранде Батя летом спал, уступая свою спальню приезжающим гостям. В стене кухни было прорублено и встроено окошечко, соединяющее кухню с верандой.

В этот раз на веранде разместились тётя Нина и дядя Петя.

В проходной комнате, на диване лежал Батя. Женя сидел рядом с ним.

Не знаю, был ли Батя в сознании. Глаза он не открывал. Но, когда Женя ему что-то говорил, он шевелил рукой, как будто что-то хотел сказать.

Иногда с усилием, он дотягивал согнутую в локте руку до левого плеча и указательным пальцем тянулся куда-то вверх. Значит он в сознании, всё слышит и понимает, и что-то хочет сказать. Но что? Никто не мог догадаться. Думали, может быть, он показывает на челюсть? Возможно, сдвинулся протез, и мешает ему. Проверили, вроде бы – нет…

Я сразу же на себя взяла все обязанности по хозяйству. Нужно было готовить еду и кормить гостей и Женю. Вскоре приехал и Витя, которого мы вызвали из Москвы. Тёте Нине и дяде Пете я тарелки с едой передавала через кухонное окошечко – на веранду. А Витя и Женя, да и сама я, по очереди ели, пристроившись к маленькому кухонному столику. Правда еда не лезла в рот, и мы давились, глотая её. Но нужно было есть, чтобы жить.

Как странно, жизнь продолжается во всех своих прозаических потребностях, даже тогда, когда рядом умирает человек, любимый, родной человек. И, мы не удивляемся, если возникает потребность чего-нибудь поесть, или выпить. Часто мы делаем это через силу, иногда – механически, но делаем…

Мы с Витей обосновались в спальне Бати. Там же поставили раскладушку для Жени. Но он не ложился спать ни в эту, ни в последующую ночь – последнюю ночь жизни Бати.

Мне кажется, что просиживая часами на стуле, рядом с умирающим отцом, Женя думал в первую очередь не о нем, умирающем, а о себе. Женя сидел, и как четки перебирал свои прожитые годы с Батей.

Что видел светлого в своей жизни этот молодой мужчина, по сути – в душе остававшийся обиженным мальчиком. Голодное детство? Ненависть к матери, внушенная отцом? Обездоленность?

Жизнь научила его считать и экономить каждую копеечку. Муштра в военном училище, ограничивающая свободу, вкус которой он так и не узнал.

Потом блеснула молнией любовь. Но и она ударила его по больному месту. Жена в момент сложившейся трудной ситуации на службе, не поняла и не поддержала его, а обрушилась с упреками и нравоучениями. А когда он приткнулось в поисках понимания к другой, и вовсе «предала» его, пойдя с жалобами по всему его начальству. Результат – понижение по службе, и – обида. Горькая обида даже не на жену, хотя и на жену тоже, а на все обстоятельства ещё сравнительно не такой уже и долгой жизни.

Сидел Женя и думал о прожитых с Батей годах. Несмотря на все лишения, отца он любил непонятной, глубокой и трепетной любовью.

Батя был единственным человеком, который всегда был рядом с Женей, даже тогда, когда наступали дни разлук, он был рядом – на расстоянии… Мечтал Батя пожить в старости в семье сыновей. Не удалось пожить с Виктором, который итак был отрезанным ломтем с раннего детства.

Мечтал пожить – с Женей. Но и здесь не удалось.

И вот теперь, когда казалось бы, территориально жизнь приблизила Батю и Женю друг к другу, когда предоставила возможность видеться чаще, она как будто подразнила их обоих обещаниями счастливого будущего, а потом опять отнимает миражные надежды – Батя умирает…

Может быть, Женя не об этом думал, но мне кажется – и об этом всём тоже…

Милый мальчик! Ну почему такой несправедливой была твоя СУДЬБА? От первого до последнего дня?

Неважно о чем он думал… Он сидел и прощался со всем, что было.

И с Батей тоже. Как бы тяжело или трудно ни было, Женя всегда знал, что Батя переживает за него, ждет от него писем, ожидает всегда его приезда в родной дом, где коротает в болезнях свою старость.

И вот теперь этого ничего не будет. Образовывается вокруг пустота и одиночество среди окружающих людей.

Не с кем будет поделиться сокровенным за стопкой Батиного "Белорусского коньяка", настоянного на эстрагоне. Не с кем будет посоветоваться, некому теперь и поругать большого мальчика, как – маленького…

Жене хотелось плакать. Но он сидел с застывшим лицом, не позволяя скатиться скупой слезе, хотя в горле стоял комок из этих самых слёз, пропитанных горечью накатившегося несчастья…

Но он – взрослый. Теперь решать всё должен сам. Он в ответе не только за себя… Нужно держаться. Нужно жить дальше…

К великому сожалению, ни у кого из нас не было опыта обхождения с такими больными. У Бати уже началось недержание мочи. Ему подложили клеёнку, меняли простыни. Утром, решив, что ему нужно в туалет по серьёзным делам, мужчины попробовали взять его на руки и подержать над ведром. Но Батя бессильно повис у них на руках, и его положили обратно.

Конечно, он ничего не ел. Может быть, сделал несколько глотков чая, и то едва ли, так как капли чая скатывались ему на шею.