В купеческой среде приданое перевозили на пяти подводах, на каждой из которых должны были находиться определенные вещи: на головной — иконы и самовар, на следующей — посуда, на средней — постель невесты со всеми необходимыми принадлежностями, на четвертой — мебель, на последней ехала мать или тетка невесты с росписью приданого, и там же сидела сваха, которая держала в руках живую индюшку в чепчике. Встречали приданое мать жениха или его старшая, замужняя сестра. Существовал обычай класть под перину парадную постель, которую стелила сваха, яйцо (вареное или расписное деревянное), «чтобы у молодых детки родились»; убрать его новобрачная могла лишь на четвертый день после свадьбы.
У дворян перевоз приданого и постели не сопровождался публичными обрядовыми действиями. Существовал единственный чисто православный обряд уединенного совместного моления невесты и ее матери. Выполнялся он сразу же после отъезда поезда от дома невесты.
Не изменилось отношение к приданому и в более поздние времена.
Что же касается брачного контракта, то в России он не представлял из себя того официального документа, определяющего финансовое и имущественное положение супругов, как это было раньше принято (и принято сейчас) в европейских странах. Начать с того, что значительная часть населения подобных письменных соглашений попросту не знала. Так называемые «рядные росписи приданого» не имели, строго говоря, серьезной юридической силы, и гарантией их выполнения могло быть лишь честное слово отца невесты. Подлинные брачные контракты, в западном смысле, существовали лишь в тех российских местностях, которые традиционно тяготели к западноевропейской культуре, — в остзейских губерниях, Финляндии и Польше. В Царстве Польском подобный документ должен был заверяться нотариусом, а при вступлении в брак лиц из купеческой среды брачный контракт подлежал огласке, что выражало, в первую очередь, интересы торговых партнеров брачующихся. Могли заключать брачные контракты и неправославные иностранцы, проживавшие в центральной России.
Девишник имел место только у групп населения, наиболее близких к крестьянским традициям. А вот «мальчишник» — встреча с приятелями и прощание с молодостью — был популярен во всех сословиях. Так, Пушкин перед свадьбой устроил в Москве «мальчишник», на который пригласил Вяземского, Нащокина и других друзей. Отужинав, поехали к цыганам слушать песни.
И, наконец, после исполнения многочисленных предсвадебных обрядов, инициатива переходила в руки служителей церкви, обязанностью которых было освятить союз.
Важное значение придавалось церковному оглашению.
По действующим законам, желающий вступить в брак должен был письменно или устно уведомить священника своего прихода «об имени своем, прозвании, чине или состоянии равно как об имени, прозвании и состоянии невесты». После уведомления священник в три ближайших воскресенья по окончании литургии объявлял прихожанам имена желающих вступить в брак. Весьма полезный обычай, позволявший установить — не существует ли каких-либо препятствий браку. Помехой могло быть, к примеру, родство до определенного колена, свойство (кумовство или сватовство), отсутствие согласия (благословения) родителей. После трех оглашении священник выдавал свидетельство или билет, а на основании билетов жениха и невесты в день венчания в церкви составлялся так называемый обыск, заносившийся в специальную обыскную книгу. С 1802 по 1917 гг. в каждой православной церкви существовала для этих целей прошнурованная обыскная книга. Обыск подписывали жених, невеста, два-три поручителя и причт церкви.
ДЕНЬ СВАДЬБЫ
Открылся храм, алтарь блистает;
Возжег светильник Гименей;
С любовью верность соплетает
В неразрушимый узел сей,
Которого сам Бог содетель,
Там истина и добродетель.
Любовь чету соединяет,
Господь союз благословляет.
В день свадьбы, по обычаю, жених до венчания не должен был видеть невесту, но посылал ей шкатулку, в которой, как водится, покоились фата, восковые цветы, венчальные свечи, обручальные кольца — если ими не обменялись при помолвке — духи, булавки и прочие мелочи (в XVI и XVII веках посылали еще и лакомства — изюм да инжир, и розгу, что служило символичным знаком: станет молодая жена прилежно работать — будут ее кормить и лакомить, а пожелает лениться — сечь розгами).