Энциклопедия пороков

Поэтому как только опасность становится грозной и плутовская затея обнаруживает свою бесперспективность, так сразу плут меняется и спешит отречься от того, что делал. До окружающих еще только начинает доходить неблаговидный смысл его поступков, а плут уже кается. И, предупреждая обвинения, сам указывает на свои грехи, тут же отыскивая, на кого свалить бремя вины. Так покаянием, ужимками, искренними слезами и ловкой подтасовкой фактов плут ускользает от ответственности. Как-то уж странно оказывается при разборе плутовского дела, что в нем причудливо замешаны почтенные и, несомненно, достойные люди. Одной ли, другой стороной они, выясняется, причастны К плутовскому замыслу и невольно способствовали осуществлению его. От этого пренеприятного открытия гаснет их обвинительный пыл и смущается общественное мнение, неспособное судить неоднозначно. И редко кто догадывается, что все это плут заранее имел в виду и предусмотрительно позаботился сделать своими невольными пособниками честных людей.

Так, вспыхивая, угасая и кружась, проходит жизнь плута и никогда нельзя вынести о ней определенного суждения, и сам плут, я полагаю, его не имеет, ибо неистребима в нем лукавая переменчивость.

Неверность слову, или...

Проблема несоответствия слова и дела стала проблемой так давно, что уже не различишь ее истока. Можно предположить, что не держащий слова просто... занят делом. Однако, предвидя ироническое и недоверчивое отношение читателя к этому предположению, я спешу подыскать более серьезные объяснения названному недостатку.

Держать слово в наш разговорчивый век чрезвычайно трудно. Трудно хотя бы по причине небеспредельности человеческой памяти. Ведь, право же, невозможно удержать в голове все то, что произнесет собственный язык в течение хотя бы одного беспокойного дня. А если такие дни нескончаемой чередой тянутся из месяца в месяц? И даже из года в год? Эх, суета суесловия...

Так уж странно устроена наша цивилизация, что все только говорят. Никто не хочет слушать, и потому быть услышанным -- редкая удача. Не приученный слушать, человек сам не слышит, что он болтает. А если он не слышит собственных слов, то было бы странно, если бы он их держал. Как держать, если толком не знаешь что?

Или еще одна особенность нашей жизни: никто не ищет в словах то содержание, которое вложил в них говорящий. Все готовы откликаться лишь на расхожие, общеупотребительные значения слов, а значит, понимают их в самом плоском, истершемся, пошлом смысле. Оттого и получается, что даже сам перестаешь принимать собственную речь за свою. Никто уже не вкладывает в нее содержание собственной жизни; не стремится, напрягаясь и мучаясь, выразить в ней свои, только ему принадлежащие мысли, чувства, желания. Приученный всеобщим невниманием к небрежности, человек все чаще употребляет слова не в их собственном -- своем личном, выношенном -- смысле, а в обыденном, расхожем, общепринятом. Тогда ему сразу становится легко, слова сыпятся с его языка словно горох, он воспаряет на крыльях бойкой речи. Однако если слова существуют как бы между людьми, если их значения выражают не твой опыт, а нечто публичное, в реальности чего убедиться весьма трудно, то нужно быть величайшим глупцом, чтобы за этакие слова отвечать. С какой стати! Пусть отвечает тот, кто их выдумал! Из этого справедливого негодования и рождается неверность слову.

К слову сказать, и некоторые ученые-языковеды способствуют распространению в обществе суесловия. Ведь они полагают, будто есть между людьми одного народа некий единый, однозначный язык. Будто слова этого языка обладают некими самостоятельными значениями, никак не зависящими ни от воли и сознания, ни от жизни каждого. Какой бы жизнью ты ни жил, язык остается для всех единым и хранит свои строгие значения в словарях. Право слово, большей бессмыслицы я не слыхивал! Виданное ли дело, чтобы человек знал то, что в руках не держал и в себе не пережил? Все, что мы не знаем и не испытали, то определяем через хорошо известное. Когда первые каравеллы португальцев прибыли в Индию, местный очевидец так их описал: "Приплыли драконы, из чрева которых вышли невиданные люди, евшие белые камни и пившие кровь". Так преобразились в его сознании корабли, караваи хлеба и вино. Но то же самое происходит со всем, что для нас только слово. Пока мы не испытали того, что оно значит, до тех пор понимаем его по аналогии, от известного, приблизительно и неточно. Мало услышать название заморского плода, если ты ничего, кроме яблок да груш не отведывал. Никакими эпитетами, вроде "сладкое", "кислое", "терпкое", "горькое" тут не обойдешься. Надо увидеть, потрогать, надкусить, и только этим -- чуть-чуть знать. Так это всего лишь фрукт! А если коснуться более высоких материй? Ведь какие тонкости слово выражает -- как подумаешь, дух захватывает! Неужели можно всерьез полагать, что достаточно слово услышать или в словаре прочесть, через "кислое" да "терпкое" его определить и вот оно уже твое, слово-то? Фиг вам, извините за выражение.