Энциклопедия пороков

Нам никак нельзя ошибиться в своем внимании. Впав в апатию нелюбопытства мы, быть может, пропустим важнейший для себя шанс, который мог счастливо переменить нашу судьбу. Не заметим зреющей над нами угрозы или неприятности, окажемся слепы к скрытым предостережениям и возможностям, которыми дарит нас высшая сила. Любопытный хочет узнать, чтобы себя развлечь. В нем живет недюжинная способность откликнуться. Ему есть дело даже до того, что никак не составляет его дела. Он — живая антитеза безразличию, и уже этим — замечателен. Иногда мне кажется, что нелюбопытные просто устали. Их чувства померкли, азарт пропал, им ничего больше не нужно. Или, во всяком случае, не нужно ничего неожиданного — того, что является некстати, неведомо откуда и неизвестно зачем. И в самом деле: зачем?

Любопытство беззащитно. Оно не в силах удовлетворить этот строгий вопрос, беспомощно улыбаясь в ответ. Хотя не сомневается: а ни зачем, а просто так! Просто потому, что захотелось узнать, увидеть, испытать. Без всякой цели — просто потому, что любопытно. Вот уж немудрящее побуждение, легковеснее трудно сыскать. Однако им, в котором нет ни смысла, ни основания, ни толка, отменяется весь порядок бытия, дух поднимается над всем устоявшимся и прочным, чтобы оказаться… где? Нигде? в пустом, зряшном интересе к тому, что его не заслуживает. Может, и так — только наперед этого никто не знает. И потому там, в кажущейся пустоте праздного любопытства, мы негаданно находим долгожданный ответ, и проблеск надежды, и счастливый шанс. И как из ничто силой Божественного творения некогда явилась вселенная, так из пустой страсти любопытства вдруг да и явится новая жизнь. Ведь и Бог, творя мир, думал должно быть: "Интересно, что получится?" И не от этого ли священного любопытства в начале времен мы теперь есть? Любопытно было бы знать…

Капризность

Никто не вызывает во мне большего сочувствия и раздражения, чем капризные люди. Они — самые трогательные существа на свете, и самые утомительные в то же время. Ими повелевает мимолетная прихоть, сущий пустяк, ничего не значащая случайность. Проще простого их уязвить. Это скорее располагает к ним, чем отталкивает. Ранимость вызывает симпатию, даже если выражается в неприятной форме.

Капризные навсегда остались детьми. Их желание просто и естественно. Им хочется, чтобы мир принимал их такими, каковы они есть: чтобы люди были к ним понимающими и благосклонными, обстоятельства — благоприятными, ход дел — наилучшим, жизнь — интересной и исполненной смысла. Они желают того же, что и все мы: чтобы все было, как надо; как желает в нас неведомая субстанция, именуемая душой. Но мы все, живущие в этом мире и мирящиеся с ним — отступники. Мы отступились от самого естественного и изначального желания нашей души, оставив его далеко в детстве. Только капризные сохранили ему верность. Они, словно не замечая свойств действительности, упрямо и своевольно желают от мира милости и любви. Разве есть более наивная и благородная надежда?

Они невыносимы, когда что-то происходит, как говорится, "не по них". Но разве следует их за это обвинять? Ведь они хотят лишь, чтобы ход вещей находился в согласии с их душевными движениями; чтобы на каждое побуждение ума и сердца мир давал желанный отклик. Созвучия, понимания, приятия хочет тот, кто капризничает. А разве не этого хочет каждый? Разница только в том, что мы давно отреклись от этого желания, сочтя его невозможным и невыносимым. Мы стерпелись. Мы стали слишком трезвы, слишком разумны — или, лучше сказать, сведущи. И вместе с тем — слишком горьки или пресны (смотря по складу характера). Только капризный продолжает желать. Он длит то заветное чаяние, от которого мы сами давно отказались. Возблагодарим же его за это. Ведь он, отчасти, живет за всех нас. И, вынося его капризы, мы расплачиваемся за собственную косность и унылость.

Антипод капризного — человек правильный и основательный. Однако основательность в людях вещь весьма условная и преходящая. Переменчивость более естественна для существ, живущих в зыбком и подвижном мире. Воздействие множества внешних обстоятельств и причин заставляет каждого из нас меняться, принимая то один, то другой облик, входя в разные роли и даже мнения свои изменяя от случая к случаю. Есть в этой зависимости от внешних влияний что-то унизительное. Нас словно влечет какая-то могучая сила, поворачивая так и эдак, ставя то на голову, то на ноги, заставляя то плакать, то смеяться. Как хотите, но в этом видится полное отсутствие характера.