Энциклопедия пороков

Догмат абсолютной честности есть не что иное, как перенос в сферу нравственности заветной мечты упорного рационализма, в соответствии с которой все в мире покоится на единых основаниях и согласуется с ними. Достаточно выяснить эти основы бытия, полагает рационалист, и все дальнейшее станет, как говорится, "делом техники", или "метода". С нравственной точки зрения честность и представляет собой правильный метод надежно держаться определенных оснований — того должного, истинного, доброго, на чем зиждется человеческая жизнь. И все было бы хорошо, если бы прихотливое течение жизни не обманывало всякую моральную систему, возомнившую себя абсолютной. Только-только философ, политик, проповедник, моралист, изощрив свою мысль, установит некоторые надежные и бесспорные основы человеческого общежития, как тут же в чем-нибудь случится изъян. Так уж странно выйдет, что где-нибудь неминуемо обнаружится вопиющее несоответствие между моралью и ее последствиями. Словно дьявол ворожит!

Однако нечего припутывать нечистого там, где он даже кончиком хвоста не касался. Это жизнь выказывает свой подлинный нрав, разоблачая заключенные в слепой, чистосердечной, безапелляционной честности жестокость, несправедливость и тайную злобу. Рядом с такой честностью ложь выглядит просто способом самосохранения человека, избегающего посредством лжи насилия над собственным "я".

Раболепие

Еще Сократ выявил разницу между множеством прекрасных вещей и сущностью прекрасного. С тех пор человеческая мысль напряженно пыталась постигнуть сущность красоты, одновременно собирая тайную коллекцию проявлений прекрасного. Вряд ли мне удастся внести вклад в разрешение первой проблемы, но вот на один из странных случаев любования прекрасным хочется обратить внимание. Речь идет о человеческой натуре, способной пленяться и очаровываться… рабством; будто оно художественный шедевр, замечательное лицо или выдающийся подвиг.

Поистине удивительно разнообразие человеческих страстей и эта — раболепие — одна из наиболее вычурных, но и широко распространенных. В раболепии заключено умиление и восхищение рабством, причем не со стороны господина, а, как это ни покажется странным, со стороны раба. Глубокая униженность стала нормальным самоощущением этой натуры, а безропотная покорность — вторым ее естеством.

Напрасно думают, будто рабское состояние — примета давно ушедших древних времен. В моральном смысле рабом становится всякий, кто отрекся от свободы, беспрекословно и полностью передав свою волю в распоряжение другого лица, которое отныне получает имя господина. Однако человеку, по природе обладающему свободной волей, в рабстве жить противоестественно. Следовательно, его необходимо облагородить хотя бы своим чувством, сделав приемлемым и нормальным. Лишь раболепие, любовь к своему рабству спасает от смерти рабское "я".

Известно, что крайности сходятся. Это правило действует и в отношении любви. Это чувство, принято считать, возвышает личность, сообщает ей ощущение собственного достоинства. Но рабство, угнетение, уничтожение личности также способно внушить любовь жертве рабства и насилия. Раб, чье достоинство сломлено, падает в любовь к своему господину. Он, разбитый и униженный, самосохраняется в этом извращенном чувстве. Никакое действие — свое или чужое — раболепный человек не может представить без указки господина, и оттого всякое проявление самостоятельности тревожит, возмущает и раздражает его. В независимости других людей он чувствует молчаливый укор собственному ничтожному состоянию, и оттого такие люди вызывают его неукротимую злобу и ненависть. Нет для него ничего сладостнее, чем подтвердить, что все люди — рабы. Единственно, в чем раболепный человек оказывается смел и инициативен, так это в повсеместном насаждении рабства. Эта обуянная раболепием личность — "холоп", составляет основной ингредиент верноподданного, обескураживающе бескорыстного в своей преданности.

Но разве способен человек жить, нисколько не любя своей жизни? А если жизнь такова, что не оставляет иной возможности, как быть рабом? Отказаться от нее? Умереть, уничтожить себя? Вероятно, именно так поступают герои. Но будь все люди героями — обезлюдел бы мир. Не будем же хвалить раболепие, нет. Однако и осуждая его, не забудем — именно оно помогало человечеству выжить в условиях, в которых выжить — нельзя!

Глупость

Мне неловко оправдывать глупость, ибо я сам неразумен, о чем искренне поведал в предисловии к этой книге. Преодолевая себя, начертал я название "Глупость". Неловко и стыдно мне. Ведь имей я разум оправдать глупость, то солгал бы, назвавшись дураком. И в то же время, зная о малых силах своих, не могу оставить глупость без утешения, а глупцов, родных братьев своих, — неприкаянными. Хорошо ведаю, сколь печально быть глупым, как часто причиняют неумному унижение и как горько оно для личности с убогим сознанием, лишь много спустя после нанесения обиды понимающей, что с ней в самом деле стряслось.