Энциклопедия русских суеверий

Удельница способна обернуться сорокой. В районе Космозера (Олонецкий край) существовал ручей, именуемый Букин порог, откуда «от древности выходили удельницы и показывались на росстанях». «Как поставили на росстанях кресты, они исчезли» <Барсов, 1874>.

Удельница мучает родильниц, насылая на них «жильнетрясучий удар», или родимец. «Если поносная [беременная] женщина спит навзничь, нараспашку, пояса нет, а случится на столе ножик, удельница вынимает им младенца. Оттого рожают уродов, или женщина понесет, а живот окажется пустой» <Барсов, 1874>.

Удельница особенно опасна ночью, а также одну минуту в полдень и на закате. Обитающей в лесу удельницей пугали детей.

По мнению О. А. Черепановой, удельница схожа с обитающими в ржаных полях, на межах и опасными для детей полудницей, кудельницей. Она включена «в широкий круг персонажей солярного цикла, сохраняющих свою древнейшую функцию обеспечения плодородия, связанных с деторождением, урожаем и с полдневным жаром» <Черепанова, 1983>.

Однако в верованиях Олонецкого края удельница обнаруживает не столько связь с «полдневным», зреющим полем, сколько с водой и лесом, и напоминает по внешнему облику «страшную» русалку (см. РУСАЛКА). По своим действиям удельница схожа с вещицей, также уродующей и губящей младенцев, родильниц, обращающейся сорокой (см. ВЕЩИЦА). Образ удельницы — своеобразный «мостик» между лесной русалкой и ведьмой-вещицей (обнаруживающийся, правда, лишь в севернорусской традиции). Удельница — существо, властное над жизнью, судьбой рождающегося человека и женщины-матери; с другой стороны, она существо природное, стихийное, связанное со всеобъемлющей и насущно необходимой для жизни стихией воды.

«Этимологизация слова удельница затруднительна в связи с изолированностью слова в диалекте и общенародном языке. Источник узколокального (севернорусского) удельница можно видеть в локально ограниченном глаголе „удить, зреть (о зерне), наливаться“…» <Черепанова, 1983>. В поверьях русских крестьян XIX–XX вв. наименование удельница, по-видимому, более связано с представлением об уделе, участи, доле человека, его судьбе, которые, при его рождении, могут зависеть от удельницы (ср.: «Уделятель, уделитель, удельница» — «уделивший что, кому»; «удел» — «участь, доля»; «судьба, жребий, рок», «предназначение» <Даль, 1882>).

УМРАН — покойник, встающий по ночам из могилы; еретик, упырь.

Умран «катается белым шаром и наводит страх больше на женщин, редко на мужчин; как только петухи пропоют, час его кончается, и он „не может быть“» (Олон.) <Хрущов, 1869>.

УПЫРЬ — вредоносный мертвец, колдун; колдун-покойник, ведьмак; еретик, губящий людей; вампир.

«Злые знахари по смерти бродят упырями» <Даль, 1882>.

Представления о том, что существование человека, особенно наделенного сверхъестественными, колдовскими способностями, не оканчивается с его смертью, традиционны; по поверьям, покойники продолжают принимать участие в бытии живых людей, помогают или вредят.

Название «встающего по смерти», вредоносного мертвеца (главным образом колдуна) упырь (вампир) более характерно для западно- и южнославянских верований, нежели для великорусских. Ср.: упырь пьет кровь из людей, поедает их, наводит мор, голод <Потебня, 1865> (см. ВАМПИР). В центральной и северной России покойник, наделенный способностью «жить» после смерти и преследовать людей, поедая их, чаще именуется еретиком (см. ЕРЕТИК).

В южнорусских поверьях упырем иногда называют и «сильного», старшего над другими живого колдуна.

В повествовании, записанном в окрестностях Дербента, упырь — «знавшаяся с нечистой силой старуха»: «Вот и пришел ее смертный час, ну, трое суток она мучалась так, что не приведи Господи, наконец умерла. Обмыли ее как следует и по долгу христианскому положили на стол, руки сложили крест-накрест и положили на них образок… Только на другой день, этак в обед, значит, собрались все в хату, хотели переложить ее со стола в гроб, глядь: руки у нее развалились, лежит она сама на боку, а образок валяется под столом, все так и ахнули!.. Хотели сказать священнику, да потом подумали: а как он ее хоронить не станет? Ведь она тогда, значит, за донос-то сживет нас всех со свету! <…> Вот на третье утро схоронили мы ее, и только что схоронили, вдруг у одной соседки молдаванки умер ребенок, а к вечеру и у другой — призвали знахаря, осмотрел он ребят, да и говорит: „Плохо! Дети померли от упыря, вот на руках у них и красные пятнышки от его проклятых зубов!“ Мы все в один голос вскричали: „Это Барбаркино дело!“ Старуху-то умершую звали Варварой, а по-ихнему — Барбарой».