Энциклопедия русских суеверий

«Представление о кровожадном вампире проникло из Западной Европы только на Украину и в Белоруссию (укр. упир, белорус. вупор). <…> Вампир, как и заложный покойник, не подвержен тлению. Он лежит в гробу лицом вниз, лицо у него красное. Ночью он приходит в дом своего прежнего врага, а иногда и друга или родственника, ложится на грудь своей жертвы, прижимается губами к ее сердцу и пьет горячую кровь. Язык у него острый, как жало змеи. У человека, ставшего жертвой вампира, появляется лишь маленькая, едва заметная ранка, однако он становится все бледнее и погибает. Как и заложным покойникам, вампирам, лежащим в могиле, втыкают в грудь осиновый кол, и после этого их ночные блуждания прекращаются. В некоторых местах украинцы верят, что мертвого вампира носит на спине живой. Считается, что вампиры обоих полов <…> приносят и распространяют разные эпидемические болезни» <Зеленин, 1991>. В великорусских поверьях существа, в какой-то степени напоминающие вампиров, — еретики, упыри (см. ЕРЕТИК, УПЫРЬ, ВЕДЬМАК).

ВАСИЛИСК, ВАСИЛИСКО — мифический чудовищный змей; змея.

Василиск (латинское basiliscus, regulus, от греч. — царь) увенчан гребнем в виде диадемы, а вылупляется, по поверьям, из петушиного яйца или из яйца, снесенного петухом и высиженного жабой (поэтому василиск может иметь голову петуха, туловище жабы, хвост змеи).

Василиск способен убивать взглядом или дыханием — от его дыхания сохнет трава, трескаются скалы. Чтобы спастись от василиска, нужно показать ему зеркало. Страшится он и крика петуха.

В бытующих великорусских поверьях упоминания о василиске редки. Есть некоторое (хотя и очень отдаленное) сходство между василиском и вылупляющимся из петушиного яйца змеем (см. ЗМЕЙ). Василиско — одно из традиционных названий змей в заговорах.

Образ завораживающего взглядом василиска (развитый своеобразной ассоциативной игрой: василиск — василисковый — васильковый) нашел отражение в представлениях крестьян об особых качествах василькового цвета — завораживающего, всепроникающего, «бездонного». Соответственно, оказались связанными василиск и васильки: на Василисков день (4 июня) запрещалось пахать и сеять — из опасения, что в поле вырастут одни васильки.

ВЕДУН, ВЕДУНИЦА, ВЕДУНЬЯ — колдун; знахарь, ворожея, ведьма, колдунья; знахарка.

«И тот человек Федька — ведун великой, носит крест под пятою» (Моск.).

В историко-литературных памятниках (текстах грамот, присяг, в документах судебных процессов) ведунами и ведуньями именуют ведьм и колдунов. Эти употребляемые и в XIX–XX вв. названия характеризуют их как «ведающих», «знающих», «занимающихся ведовством» людей (см. ВЕДЬМА, КОЛДУН).

«В 1598 году, присягая Борису Годунову, клялись „ни в платье, ни в ином ни в чем лиха никако не учинити и не испортити, ни зелья лихово, ни коренья не давати… Да и людей своих с ведомством не посылати и ведунов не добывати на государское лико… и наследу всяким ведовским мечтаниям не испортити, и кто такое ведовское дело похочет мыслити или делати… и того поймати“» <Краинский, 1900>.

Из приведенного текста очевидно основное занятие ведунов — это колдовство, порча посредством кореньев, трав или различных зелий, почему в судебных процессах над колдунами (XVI–XVII вв.) обычно и фигурируют ведуны и зелейники.

Область ведовства традиционно была обширной: верили, что ведуны и ведуньи могут насылать болезни, внушать любовь и отвращение, заколдовывать промыслы и т. п. «В 1654 г. лушанин Исачко Антипов, испорченный гулящей девкой Матреной, находясь ночью в конюшне, видел „лес великий, и дубравы большие, и люди многие толкут и сеют, а кажется де, что на Девичьем поле“. Видение преследовало его и после того, как он возвратился в подклеть и лег спать. <…> Когда он наутро рассказал ведунье о ночных страхах, последняя хвасталась, что „есть де за нею и иные причты, учнет де она то делать, чего человеку и в ум не вместится“» <Черепнин, 1929>.

В 1561 г. в Тюмени разбиралось дело о ведовстве на промысле. В первой половине XVII в. в одном из московских судебных приказов рассматривалось дело, возникшее из-за того, что одна из работавших при дворе мастериц выронила платок с корнем «неведомо каким»: «Под угрозой пытки мастерица показала, что „она некоей женке [Таньке] била челом, что до нее муж лих, и та ей дала тот корень; а велела его положить на зеркальное стекло, да в зеркало смотреться и до нее будет муж добр“» <Демич, 1899>.