Энциклопедия русских суеверий

Менее распространены повествования о том, как люди сознательно отказываются от «живого клада». «В 1848 г. (так точно датировано предание) в Карсунском уезде Симбирской губернии молодая женщина, набрав орехов, стала спускаться с горы и вдруг услышала за собой голос: „Агафья!“ Оглянувшись, она увидела, что за ней катится золотая мера, которая попросила взять ее с собой. Но отдавалась мера с уговором: „Отдай мне своего мужа и поживай в свое удовольствие“. Агафья же любила мужа и крикнула на меру: „Провались ты, проклятая, в землю, да чтоб и там тебе места не было!“ Мера загремела и тотчас провалилась, на этом месте осталась небольшая ямка» <Соколова, 1970>.

По свидетельству знатока уральских поверий И. И. Железнова, обличье клада зависит от того, кем и с каким зароком он положен. Клад, положенный с заклятьем «Не доставайся никому!» окружают «ужасти и привидения». Сокровища, зарытые с недобрым зароком, бес (тотчас по окончании заклятья) старается кому-нибудь подсунуть: «За этот клад бес не держится, а сейчас же постарается сбурить его; знает, что он не пройдет даром. Кто достанет такой клад, тот в добре не бывает: иль-бо умрет в одночасье, иль-бо с кругу сопьется, иль-бо в напасть попадет какую. Этот клад показывается свечкой, ничем другим».

Но есть клады, закопанные людьми «доброжелательными и богатыми, со следующим пожеланием: „Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Лежи, моя казна, в мать сырой земле до той поры, покуда навернется достойный человек. Дайся, моя казна, тому, кто в церковь Божию ходит, отца и мать почитает, евангельские заповеди соблюдает, нищей братии помогает, святые иконы украшает, священнический и монашеский чин уважает. Дайся ему, казна моя, и в корысть и в радость, чтобы в сем и в будущем веце вкушал сладость. Аминь“. Вот к этому-то кладу нечистая сила и подступиться не смеет, а бережет его сила ангельская. Кто добудет такой клад, тот, и рассказывать нечего, заживет богато и счастливо. Этот клад дается иль-бо курочкой, иль-бо куропаткой, иль-бо другой какой невинненькой птичкой — беленькой, пестренькой, красненькой, — а в ину пору дается иль-бо теленочком, иль-бо жеребеночком, иль-бо собачкой, иль-бо свинкой — одно слово, или какой-нибудь птичкой, или каким-нибудь зверьком. Если птичка или зверок беленькие, то, значит, дается одно чисто серебро, если пестренькие — то серебро и золото вместе, а если красненькие — то одно чисто золото. Если увидишь, ночной порой, в степи, к примеру, такую курочку, то ступай за ней, твори только молитву. Где курочка остановится, пропадет — тут смело копай землю: что-нибудь непременно найдешь» <Железнов, 1910>.

Представления о «добрых» и «злых» (или «незаклятых» и «заклятых строго») кладах (правда, далеко не всегда имеющих согласные с классификацией И. И. Железнова обличья) были распространены повсеместно. «По поверью, записанному в Вятской губернии, добрые клады в праздник давали проходящим алтын или гривну на свечку, злые же можно потратить только на вино» <Соколова, 1970>.

Существа, именуемые кладовыми, кладовиками (приставниками), обычно имеют человеческий облик. В заговоре «При отыскании кладов» упоминаются и «приставники» к подземным сокровищам: «…ино место опившиеся люди, ино место — проклятые, а коли — и сами князья бесовские», т. е. клады стерегут и сами нечистые духи, и умершие неестественной смертью, и проклятые люди.

По поверьям Вологодчины, кладовиков выбирают из своей среды бесы (в ночь на Ивана Купалу). Кладовой может быть одет в серебряный кафтан и серебряные башмаки, с золотой шапочкой на голове (Вятск.). В повествовании из Орловской губернии клад охраняет погибший кладоискатель: «Один мужик пришел на Городище и давай рыть, клад искать, рыл, рыл, инда пот прошиб; присел отдохнуть — глядь, а Городище на две половины растворилось, и выходит старичок, да и говорит мужичку: „Зачем ты роешь, беду на себя накликаешь, я вот тоже копал, копал, да сюда и попал; беги лучше скорей, а то товарищем мне будешь“». Клады могут оберегать и убитые, «заклятые люди», зарытые в том месте, где лежат сокровища. Они не находят покоя и, являясь живым, просят освободить их: «Крестьянину деревни Остров однажды приснилась женщина и говорит: „Освободи ты меня от заклятия, отпусти душу мою на покаяние. Вот уж двести лет я томлюсь и мучаюсь. Была я богатая, много было у меня серебра, золота и драгоценных каменьев, да злые люди убили меня, добро мое ограбили и зарыли вместе с телом на острове в болоте. Если бы только убили меня да так и оставили, я бы мученический венец приняла. А душегубы заколдовали и меня, и клад“» (Новг., Череп.).

«Маринка — беглая царица, она заколдовывает скрытые на Яике сокровища и убивает одного из своих сподвижников: „Карауль же теперь!“ — сказала убитому и велела засыпать землей и лодку с казной, и убитого своего наперсника» (Урал) <Железнов, 1910>.