Энциклопедия русской души

Ерофеев Виктор Энциклопедия русской души

Виктор Ерофеев

Энциклопедия русской души

Содержаниe

Я тебе люблю

Опыты

Пятизвездочный морг

Серый в порядке

Я тебе люблю

бляха

Телохранители искоса смотрели телевизор. Я пил в компании людей, которым хорошо знакома криминальная обстановка в городе. Несмотря на интеллигентный экстерьер, я готов перепить самых крепких мужиков, и три-четыре бутылки водки за вечер не производят на меня особого воздействия, разве что утром немного чешется кожа на животе. Такая особенность не раз выручала меня, но иногда приводила к непредсказуемым последствиям, что, собственно, и случилось в ту ночь.

Человек во власти сияет нездешним светом. Его влиятельное лицо охвачено всполохами затяжного экстаза. В зале резало глаза от начальства. Перепившееся руководство силовых структур, вице-премьеры, вожди и гонители демократии, государственники, главные придурки, реваншисты и прочие кремлевские красавцы гудели.

-- У меня бляха лучше твоей! -- раздавались голоса. Каждый мечтал о бляхе.

-- Твоя бляха -- вообще не бляха.

-- Я получал в месяц по четыре бляхи.

-- Когда это было!

-- А у меня платиновая бляха, -- сказал кто-то.

Все замолчали. А я спросил:

-- Вы какую бляху имеете в виду? Они покатились со смеху.

-- У тебя что, вообще нет бляхи?

-- Да нет у меня никакой бляхи! -- обозлился я.

Под утро им всем захотелось вместе полететь в космос. "Летите, голуби", -- подумал я. Они мне тоже предложили лететь, в качестве хроникера, были и другие, не менее достойные предложения. Кончилось тем, что один из них -кажется, самый толковый и что-то даже смыслящий в литературе -- завел со мной разговор о тайной стороне родной жизни.

-- Я тебя читал, и ты мне не нравишься, -- начал он с нормальной предутренней откровенностью, со сбившимся галстуком на белой правительственной сорочке. -- Но я тебе вот что скажу: это заколдованная страна.

Я понимающе хмыкнул.

-- Бермудский треугольник в подметки не годится. Тут круче. Никакие реформы у нас не пройдут, -- заверил меня ведущий реформатор.

Я молча верил ему на слово.

-- Была мысль найти объединяющую идею. Нашлись только разъединяющие. -Он огляделся по сторонам. Старик мешает.

-- Найдите лучше, -- сказал я.

-- Я не об этом, -- скорчился реформатор и даже сделал движение, чтобы уйти непонятым, но вместо того воскликнул:

-- Пал Палыч!

Подошел какой-то пьяный Пал Палыч. По виду -- силовик. С болтающейся от горьких раздумий челюстью. В штатском.

-- Скажи ему про старика. Он не верит. Силовик испуганно посмотрел на начальство.

-- Ну, говори, раз начал, -- твердо сказал реформатор.

-- Мы называем это передвижной черной дырой, -- поежился силовик -- Или воронкой. Короче, хренотень.

-- Закон исчезновения энергии, -- пояснил реформатор.

Я радостно приветствую разговоры о всякой нечисти,

но только не от пьяной власти.

-- Метафоры, -- подсказал я.

-- Встреться с ним, -- предложил реформатор.

-- С кем?

-- Со стариком. Пал Палыч организует.

-- Засасывает, -- скислился Пал Палыч, показывая плохие зубы вперемежку с золотыми. -- Хуже тарелки.

-- Я не работаю на правительство, -- примирительно предупредил я.

-- Личная просьба, -- подчеркнул реформатор.

призрак русской свиньи

Бывает, сидишь на балконе, пьешь чай, ведешь беседу с друзьями, спокойно, весело на душе, ничто не предвещает беды, как вдруг потемнеет в глазах, почернеет в природе, поднимутся враждебные вихри, послышится топот, в секунду все сметено, все в миг окровавится. Нет больше тебе ни чая, ни грез, ни друзей. За чаем выстраиваются километровые очереди, балкон обвалился, друзья обосрались от ужаса жизни.

И думаешь посреди всего этого великолепия:

-- Спасибо, Боже, за науку, спасибо за испытания.

враг народа

На утро проснулся как от толчка, с отчетливым чувством: я -- враг народа. Лампа подозрительно качалась под потолком. Я подумал: все-таки перепил. От возбуждения при встрече с властью. Мы все только делаем вид, что власть нас не волнует. Обеспокоенный, спрыгнул с кровати к зеркальному шкафу, ударил заспанное лицо по щекам. Из зеркала на меня хмуро глянула неумытая морда врага народа.

"Ну, все! -- решил я. -- Это полный пиздец или полный вперед!"

Я и раньше, если по честному, не был народным братом-сватом, не рыдал от сознания принадлежности. Мне знакомы минуты недоверчивого принюхивания к народу, даже приступы тошноты. Но я с этим справлялся и жил дальше, как все, с тупой надеждой на что-то.

Теперь все сделалось по-другому. Я снова лег, заснул в тоске, спал долго, без снов, проснулся в полдень: опять -- враг народа. Но не в том дедовском смысле, будто я -- контра. Или: меня оклеветали. Я никогда не верил в невинность жертв: человек вечно чем-нибудь недоволен, и это всплывает. Но я ощутил всем своим существом, что я не объявленный, а сам собой объявившийся враг народа; такое необратимо.