Как только душа хочет бросить взгляд за пределы первоначальных идей, получаемых нами от ощущения или рефлексии, и вникнуть в их природу, мы находим, что она не открывает ничего, кроме своей собственной близорукости.
Для нас наиболее важным является не знание способа, которым природа осуществляет свои законы; достаточно знать самим эти законы. Реальную пользу представляет знание того, что если отпустить в воздухе ничем не поддерживаемое фарфоровое изделие, то оно упадет и разобьется. Приятно, конечно, знать, почему оно разобьется, однако обеспечить целость фарфорового изделия мы можем и без этого.
Единственный способ сразу освободить науку от множества темных вопросов — это серьезно исследовать природу человеческого разума и доказать на основании точного анализа, что он вовсе не приспособлен к столь далеким и отвлеченным
темам.Природа нашего познания такова, что возможности нашего познавательного любопытства ограничены необходимостью Нашего самосохранения.
Науку часто смешивают со знанием. Это грубое недоразумение. Наука есть не только знание, но и
Бывают люди, которым знание латыни не мешает быть ослами.
Одно из величайших бедствий цивилизации — ученый дурак.
Полнейшее невежество вовсе не так страшно и не является самым великим злом; а вот многоведение и многознание, плохо направленные, составляют гораздо большее наказание.
Если можно быть ученым чужою ученостью, то мудрым мы можем быть лишь собственной мудростью.
Презрения достоин высокий ум, примененный для низких целей!
Ядерное, бактериологическое, химическое оружие, разрывные пули, пули со смещенным центром тяжести, противопехотные мины, психотропные препараты, психотронное оружие, методики негативного социально-психологического воздействия, идеологические догмы, фальсификация истории — вот далеко не полный перечень услуг, оказанных учеными в нашем веке людям, по низости своих целей стоящим ниже самой нижней отметки шкалы моральных ценностей.
Если действия ученых, обслуживающих режимы Сталина или Гитлера, еще можно попытаться оправдать своеобразно понятым патриотизмом, то тех из них, кто обслуживает «революционные» режимы стран третьего мира, можно рассматривать исключительно как киллеров — со всеми вытекающими отсюда выводами и последствиями. Как известно, с наемниками разговор несколько иной, чем с пленными солдатами регулярной армии противника.
Никто не брался точно подсчитать, сколько среди ученых мужей профессоров Мориарти, но, думается, процент был бы устрашающе внушительным.
Перед нами стоит крепость. Называется она, эта крепость, наукой с ее многочисленными отраслями знаний. Эту крепость мы должны взять во что бы то ни стало.