Я
— предполагает способность человека быть господином. Противники возвращения этого гордого слова в постсоветский лексикон аргументируют свое противодействие этому возвращению тем, что слово «господин» неизбежно предусматривает наличие других, «негоспод» или, как они утверждают, «рабов». Но понятие «господин» прежде всего обозначает личность, способность человека быть самому себе господином. Этой способностью обладают далеко не все, но едва ли это может служить основанием для запрещения другим быть господами, иметь собственное Я.Раб не имеет своего Я,
и в этом всецело вина самого раба, потому что тело может оказаться в оковах вследствие проявления чьей-то злой воли, но дух — никогда, если он дух господина, а не раба…Человек… свободен не вследствие отрицательной силы избегать того или другого, а вследствие положительной силы проявлять свою истинную индивидуальность.
Никто не повинен в том, если он родился рабом; но раб, который не только чуждается стремлений к своей свободе, но оправдывает и прикрашивает свое рабство… такой раб есть вызывающий законное чувство негодования, презрения и омерзения холуй и хам.
Понятия «Я» и рабство — взаимоисключающие.
Речь идет не только о формальной несвободе, но прежде всего о несвободе духа, о зависимости не только от чужой воли, чужих авторитетов и установок, но и от собственных слабостей и пристрастий, которые, если дать им волю, становятся оккупантами человеческой души…
Человек перестал быть рабом человека и стал рабом
— Человеку нужно только 3 аршина земли.
— Не человеку, а трупу. Человеку нужен весь земной шар.
Человек, написавший эти строки, говорил, что он «ежедневно по капле выдавливает из себя раба»… Господин Чехов. Внук крепостного крестьянина.
Что такое «я»?
У окна стоит человек и смотрит на прохожих; могу ли я сказать, идучи мимо, что он подошел к окну, только что-бы увидеть меня? Нет, ибо он думает обо мне лишь между прочим. Ну, а если кого-нибудь любят за красоту, можно ли сказать, что любят именно его? Нет, потому что если оспа, оставив в живых человека, убьет его красоту, вместе с ней она убьет и любовь к этому человеку.
А если любят мое разумение или память, можно ли в этом случае сказать, что любят меня? Нет, потому что я могу утратить эти свойства, не теряя в то же время себя. Где же находится это «я», если оно не в теле и не в душе? И за что любить тело или душу, если не за их свойства, хотя они не составляют моего «я», способного существовать и без них? Возможно ли любить отвлеченную суть человеческой души, независимо от присущих ей качеств? Нет, невозможно, дай было бы несправедливо. Итак, мы любим не человека, а его свойства.
Не будем же издеваться над тем, кто требует, чтобы его уважали за чины и должности, ибо мы всегда любим человека за свойства, полученные им в недолгое владение.
Действительно, мы любим не человека, а его качества, каждое из которых может измениться под воздействием тех или иных факторов. Но понятие «личность» является не суммой этих качеств, а их сплавом, все элементы которого настолько глубоко растворены друг в друге, что он надежно гарантирован от влияния извне.