Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Через три года после стихотворения «Вы помните, как бегуны…» (1932) образ султана получит развитие: «Бежит волна-волной, волне хребет ломая, / Кидаясь на луну в невольничьей тоске, / И янычарская пучина молодая, / Неусыпленная столица волновая, / Кривеет, мечется и роет ров в песке. / А через воздух сумрачно-хлопчатый / Неначатой стены мерещатся зубцы, /Ас пенных лестниц падают солдаты / Султанов мнительных — разбрызганы, разъяты, — / И яд разносят хладные скопцы».

Стихотворение было написано в воронежской ссылке, и, как вспоминала Надежда Мандельштам, оно родилось «по моем приезде из Москвы. Я привезла оттуда мешочек с коктебельскими камушками и рассказы, ходившие по Москве, об убийстве Кирова (“ему понадобился труп”)»77. С другой стороны, «в день написания стихотворения (27 июня 1935 г.) над Воронежем пронесся ураган»7⁸.

По словам Юрия Левина (1971), здесь явственно проступают «черты русской социальной действительности 30-х годов»: «“Султаны” получают при этом вполне определенное имя, и восточный колорит стихотворения также перестает нуждаться в объяснении; “солдаты” становятся винтиками государственной машины, бессмысленно действующими и бессмысленно гибнущими; “скопцы”, скорее всего, — работниками идеологического фронта (писателями, прежде всего), разносящими яд, отравляющий все живое и мыслящее; “разбрызганность” и “разъятость” — естественными и единственно возможными формами существования в атомизированном в результате всеобщей подозрительности обществе; “неначатая стена” — тем самым “светлым будущим”, которое проектируют “султаны” и воспевают “скопцы” <.. > Заметим попутно, что эта зубчатая стена напоминает и о местопребывании “кремлевского горца”»79

В строке «Неусыпленная столица волновая» формально речь идет о Воронеже, в котором пронесся ураган, однако сопоставление с более ранним стихотворением позволяет обнаружить подтекст: «Нет на Москву и ночью угомону» («Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето», 1931). Кроме того, про столицу сказано: «И янычарская пучина молодая». А город в стихотворении «С миром державным я был лишь ребячески связан…» охарактеризован так: «Самолюбивый, проклятый, пустой, моложавый».

У Мандельштама волны бьются «в невольничьей тоске», а у Высоцкого в «Разбойничьей» (1975) действие происходит в остроге, который упоминается и в другом стихотворении Мандельштама: «С нар приподнявшись на первый раздавшийся звук, / Дико и сонно еще озираясь вокруг, / Так вот бушлатник шершавую песню поет / В час, как полоской заря над острогом встает» («Колют ресницы…», 1931).

Если у Мандельштама «столица… мечется», то у Высоцкого «здесь, в лабиринте, / Мечутся люди» («В лабиринте», 1972).

Также оба поэта в похожих выражениях говорят о Сталине: «Неначатой стены мерещатся зубцы» ~ «И нам мерещатся усы — / И мы пугаемся: грозу бы!» («Пятна на Солнце», 1973). Кроме того, строка «Неначатой стены мерещатся зубцы» отсылает к статье Мандельштама «Гуманизм и современность» (1922): «Все чувствуют монументальность форм надвигающейся социальной архитектуры. Еще не видно горы, но она уже отбрасывает на нас тень…». А внутри горы, как известно, живет «кумир».

Заключительная же строка стихотворения: «И яд разносят хладные скопцы», — перекликается со стихотворением «Нет, не мигрень, — но подай карандашик ментоловый…» (1931), где упомянут «холод пространства бесполого». Более того, еще в 1920 году поэт напрямую обращался к большевикам: «Бесполая владеет вами злоба» («Где ночь бросает якоря…»). Заметим, что если пространство названо бесполым, то небо (то есть то же пространство) в стихотворении «А небо будущим беременно…» (1923) — «чужим и безбровым». В обоих случаях речь идет о том, что новая — советская — реальность обезличена, лишена человеческих черт.

У Высоцкого представители власти также «разносят яд»: «.Яду капнули в вино» («Мои похорона», 1971), «Поят [горем] зельем, хоть залейся, / За отраву денег не хотят» («Разбойничья», 1975; АР-13-110).