Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Таким образом, нельзя говорить об эволюции как о значительных качественных изменениях применительно к творчеству Высоцкого: «Я когда-то давно, много лет назад, начинал писать, отдавая дань времени, песни такие… стилизации под блатные песни, уличные, дворовые, потом это всё обросло, как снежный ком, приняло другие формы и очертания, и песни немножечко усложнились»[17], - то есть изменилась только форма, а суть осталась прежней. Поэтому имеет смысл говорить лишь о движении применительно к поэзии Высоцкого, что проявляется в усложнении сюжетных линий, в углублении и развитии различных мотивов и образов, да и самих персонажей, но это — не собственно эволюция, а эволюция масок.

А вот фрагмент из интервью 5976 года. На вопрос корреспондента: «Вам никогда не приходило в голову вернуться к героям своих старых песен, которым 5–6 лет, переосмыслить их как-то или продолжить?» — поэт ответил так: «Я их никогда не бросаю. Только они у меня растут, эти герои, и меняются. Семь лет назад им было на семь лет меньше, теперь им на семь лет больше… Так что они появляются у меня в других песнях, но только, так сказать, в другой профессии, в другом обличии, но это те же самые люди»[18].

В этих словах Высоцкого дан ключ к определению типа героя в большинстве его ролевых произведений и к раскрытию в них подтекста, причем этот ключ можно найти и в некоторых поэтических произведениях — например, в песне «Всё относительно» (1966): «Оденусь, как рыцарь я после турнира, — / Знакомые вряд ли узнают меня, / И крикну, как Ричард я в драме Шекспира: / “Коня мне! Полцарства даю за коня!” / Но вот рассмеется и скажет сквозь смех / Ценитель упрямый: / “Да это же просто другой человек”. / А я- тот же самый\ / Вот уж действительно — всё относительно, / Всё-всё, всё… / Вот трость, канотье, я — из НЭПа, — похоже?[19] / Не надо оваций — к чему лишний шум? / Ах, в этом костюме узнали? Ну что же… / Тогда я одену последний костюм». Или возьмем стихотворение «Километры» (1972), в котором проводится та же мысль: «Как чужую гримасу надел я чужую одежду, / Или в шкуру чужую на время я вдруг перелез». А в черновиках лирический герой опять признается, что он — «гот же самый»: «Я лицо не менял, и привычки, и даже одежду, / Но как в шкуру чужую на время я вдруг перелез».

И даже на одном из концертов Высоцкий сказал: «Я предпочитаю влезть в шкуру, но все-таки оставаться самим собой»[20].

Однако не только лирический герой может выступать в разных масках, но и лирическое мы, которое может даже представать в образе коллектива театра на Таганке, где с 1964 по 1980 годы проработал сам Высоцкий. А театр этот постоянно подвергался репрессиям со стороны властей — достаточно назвать песню «Еще не вечер», написанную весной 1968 года.

На своих концертах автор прямо говорил о том, что данная песня посвящена Театру на Таганке: «Это про наш театр»[21], «Это когда у нас было 4-летие, была написана песня, которая называется “Корсар”. Она называется “Еще не вечер”»[22]^[23][24][25]. И коллектив театра здесь представлен в виде пиратского корабля, который преследует неприятель: «За нами гонится эскадра по пятам, — / На море штиль — и не избегнуть встречи! / Но нам сказал спокойно капитан: / “Еще не вечер, еще не вечер!”»21.

Советские власти действительно оказывали жесточайшее давление на Таганку: уродовали спектакли или вообще их запрещали, а кроме того, постоянно предпринимали попытки закрыть театр и выгнать главного режиссера Юрия Любимова.

За более подробной информацией обратимся к свидетельствам современников.

Марина Влади: «Я помню, как каждый раз висела на волоске судьба нового спектакля. Как боялись комиссий и согласований и с ужасом ждали очередного запрета, который перечеркивал не только месяцы работы актера, но иногда и всю его жизнь»22.

Вениамин Смехов: «Весной 68-го года над Любимовым явно нависал Дамоклов меч. Прежних защитников Таганки больше слушать не хотели. В. Гришин, “московский царь”2³, требовал Любимова к себе — каяться с большевистской прямотой. Актерам внушали готовую версию чужие дяди и свой директор — о лояльности обма-нугой труппы и о подсудности, преступности Любимова <…> А Гришин все ждал. И по пятам за Ю.П. все ходили “представители”. А что же он сам? А он с особым усердием творил спектакли — те, что разрешали. Его почти вынудили поставить спектакль “Мать” Горького. И он ее поставил — но так, что партийные вельможи накатали донос “наверх”: мол, Любимов на сцене воссоздает картину ввода войск СССР в Чехословакию»[26]^[27][28][29][30][31].

Егор Яковлев: «Юра всегда “играл” на грани фола. Поэтому будни театра — цепь преследований со стороны власти»25.

Юрий Любимов: «Когда театру было плохо, актеры приходили ко мне… Спектакли запрещали, меня выгоняли, а я им говорил: “Ну чего вы паникуете? Еще не вечер”. И эту фразу Володя взял рефреном в свою песню. “Еще не вечер”, - я все время успокаивал актеров этими словами^⁶.