Добрая воля фей нередко приводит людей в смущение все равно как доброжелательство дикаря, чьи представления о нормах поведения радикально отличаются от наших. Они вполне способны несоразмерно жестоко отомстить за причиненную им обиду или щедро вознаградить кого-то за чужой счет. Вот что рассказывается, к примеру, в сказке «Волшебные молотильщики». В амбар одного девонширского фермера явились однажды феи и начали там молотить. Фермер тот хорошо знал, как следует обращаться с феями, и потому строго-настрого запретил своим работникам даже приближаться к амбару, пока оттуда доносятся звуки молотьбы. Вечером они обнаружили, что все вымолоченное зерно лежит в одном углу, а солома аккуратно сложена в другой. Фермер оставил в амбаре вдоволь хлеба и сыра и снова запер дверь. Но самое странное в этой истории то, что даже после того, как весь хлеб на ферме был убран, зерно продолжало регулярно появляться в амбаре, сначала, как догадывался фермер, с соседних ферм, а потом, на протяжении почти всего года, и из более дальних краев, — такова была благод6рность фей за гостеприимство и вежливость хозяина амбара[43]
. Фермеру явно было над чем задуматься: с одной стороны, он богател за чужой счет, с другой стороны, отказаться от неожиданно свалившегося богатства значило бы смертельно обидеть новоявленных покровителей; однако ничто в сказке не указывает на то, что фермер терзался угрызениями совести. Здесь-то, возможно, и кроется объяснение двойственности кодекса чести фей. Ведь сказки складывались в те времена, когда нравы породившей их общины в целом ничем не отличались от нравов дикарей. Повествователя нисколько не смущает ни относительность выказанной феями доброты, ни чрезмерность наказания за те или иные проступки, поскольку соображения абстрактной нравственности ему не знакомы.Воровство фей
. Даже если забыть на время о похищениях феями людей, в особенности детей, прекрасных девушек, кормящих матерей и других смертных, нет никаких сомнений в том, что они, как все дикие существа, считают себя вправе присваивать любую человеческую собственность, и в особенности еду, как в истории «Я зернышко, ты зернышко»: